Дом певчих птиц - Юлия Владимировна Климова

на сковородку. В этот момент я бы многое отдала, чтобы мне было не четырнадцать, а хотя бы семнадцать лет. Возможно, Матвей воспринимает меня ребенком, но я не такая уж и маленькая. Я прочитала кучу книг, и являюсь носителем несметного богатства под названием «Теоретический опыт»… Смешно, да. – А тебе сколько лет? – небрежно спросила я, старательно демонстрируя уверенность и независимость.

– Двадцать три. – Матвей подошел к плите и разбил яйца на сковородку. Теперь он стоял рядом, и я улавливала аромат его парфюма и еще чувствовала теплую энергию, исходившую от его тела. – Не страшно оставаться одной в чужой квартире? – Он повернул голову в мою сторону. Соврать бы не получилось, взгляд Матвея проникал в душу и обжигал ее.

Набрав в легкие побольше воздуха, стараясь дать одновременно честный и достойный ответ, я решительно выдохнула:

– Немного.

Если мы торопливо и жадно, будто минимум полгода не видели яичницы с салатом и очень по ним скучали. Мне нравился вкус жареного бекона, и бутерброд с икорным маслом казался абсолютно кстати, а еще – наивкуснейший розовый помидор и тонкие колечки красного сладкого перца… Матвей готовил с той небрежностью, которая непременно вызывает аппетит у рядом стоящего, и теперь я получала удовольствие от обыкновенной еды, сохранившей естественный вкус, не испорченной сложносочиненными специями.

– Похоже, яичница тебе нравится. – На его губах вновь играла усмешка.

– Да, спасибо. – Я немного помолчала, но все же задала жужжащий в голове вопрос. – А почему ты разрешил мне здесь пожить? Когда посторонний человек в квартире, то, наверное, не слишком… удобно. – Я бы сказала «не слишком приятно», но не стала сгущать краски.

– Честно говоря, мне все равно. – Матвей пожал плечами. – Мать попросила, и я согласился. Она лет сто в хороших отношениях с твоим отцом, выручают друг друга по возможности. Я так понимаю, отца ты видишь редко?

– Да, у него своя жизнь, а у меня своя.

Матвей кивнул, и положил себе со сковородки еще яичницы.

– Обычная история, я своего отца последний раз лет пятнадцать назад видел. Родители развелись, мы переехали из Питера в Москву, и общение по телефону довольно быстро закончилось. Бери еще бутерброд.

– Спасибо, я наелась.

Если бы Матвей был другим, мне пришлось бы тяжко, наверное, я бы сидела в комнате и боялась лишний раз дойти до кухни или туалета. Только подумать, еще утром я была дома с бабушкой, и ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни. А вот теперь, я в чужой квартире ем яичницу с незнакомым мужчиной. Более того, мы непринужденно разговариваем о наших отцах и, возможно, еще обсудим мировые новости.

– Хотелось бы спихнуть на тебя мытье посуды, но ты ж гостья, так что я сам.

– Мне вовсе не трудно помыть.

– Да? Ну, тогда вперед и с песней.

Матвей улыбнулся, и я поняла, как ловко он загнал меня в ловушку. И сделал он это с таким искренним мальчишеским удовольствием, что я тоже улыбнулась в ответ и легко ответила:

– Без проблем.

«Интересно, у него есть девушка?.. Не просто так, а чтобы серьезные отношения? И где сейчас та красивая девушка с фотографии?» Я очень надеялась, что мысли не отражаются на лице, и Матвей не сможет их прочитать. Но на всякий случай встала и принялась складывать грязную посуду в раковину.

– И чем ты собиралась здесь заниматься?

– Читать, смотреть телевизор… Еще сходила бы в магазин.

– Обширнейшая программа.

– Я ее еще не до конца продумала.

– Ладно уж, развлеку тебя завтра как-нибудь, в первой половине дня я совершенно свободен.

– Спасибо, – не оборачиваясь ответила я и включила воду. Но обернуться очень хотелось.

Что имел ввиду Матвей?

Мы вместе куда-то пойдем?

Конечно, можно было уточнить, но я побоялась, что сказка рассыплется: вдруг, я неправильно поняла, или к утру он забудет о своих словах, и ничего кроме чтения в качестве культурной программы не останется.

«Пожалуй, эти каникулы могут стать самыми лучшими, и мне будет о чем потом вспоминать».

Шорохи и тени больше не беспокоили, я заснула сразу и только один важный вопрос скользнул напоследок, оставляя после себя яркий оранжевый след. Из-за волнения и массы новых впечатлений я забыла спросить у Матвея, как зовут кенара, и сожалела об этом.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

В узкой серой комнате помещались лишь кровать, стул и сундук, потолок закоптился от старости, запах свечного дыма здесь привык просыпаться к вечеру и умирать к утру. В маленькое оконце получалось заглянуть только если взобраться на стул и подтянуться на цыпочках – там мокрые после очередного дождя улицы, и где-то бегают и добывают деньги Петка, Варька, Лешка Соловей… Но Соня полюбила эти четыре стены до каждой трещинки, пятна и черточки, тесное замкнутое пространство наконец-то подарило ей то, чего она была лишена долгие годы – чувство защищенности. От ветра, теней прошлого и настоящего, голода, холода…

Соня уже знала, что раньше у хозяйки жил мальчишка – сын лавочника, он очень хорошо обучал птиц пению, но с возрастом его голос изменился, стал грубее, да и отец его уже отказывался довольствоваться небольшой платой за работу сына и требовал куда больше.

«Я его прогнала, – как-то сказала Берта с холодным равнодушием. – Совершать ошибку дважды глупо, именно поэтому мне нужна была девочка, и обязательно сирота».

Настроение у хозяйки менялось часто, и постепенно Соня научилась подстраиваться под обстоятельства. Если рядом с лестницей пахло травами, то не стоило лишний раз попадаться на глаза старой Берте – мигрени всегда преумножали ее раздражение. Если в гостиной на круглом столе, покрытым льняной кружевной скатертью, лежали книги, то можно было расслабиться и не бояться взбучки из-за пустяка. Если покупатели приходили часто, то удавалось даже поймать довольную, чуть надменную улыбку Берты, и тогда Соня позволяла себе чуть дольше задержаться около клетки оранжевого кенара. У нее никогда не было друзей, и вот теперь она испытывала теплую привязанность к маленькой птичке.

– Не вздумай давать имена птицам, им совершенно незачем привыкать к чему-либо. Имена им дадут те, кто достаточно заплатит за их пение, – сразу предупредила Берта.

Но Соня не устояла и все же тайно назвала своего любимца – Хвостиком. Имя пришло само собой, больно хохолок был похож на еще один хвостик.

Она вставала в шесть утра и до девяти приводила в порядок магазин. Очень много времени тратилось на уборку клеток и пола: невесомые перья разлетались в стороны и победить их получалось лишь продолжительным усердием и мокрой тряпкой. Теперь у Сони появились простая добротная одежда и обувь, а еще