Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Если вам двенадцать, четыре года кажутся долгим сроком. Столько времени отвели врачи на окончательное восстановление ноги Доминика Бачагалупо. Но Аннунциата знала: лодыжка ее любимого «поцелуя волка» заживет гораздо раньше. Уже через четыре месяца Доминик расстался с костылями. В тринадцать он был куда начитаннее пятнадцатилетних. Домашнее обучение приносило свои плоды. Как-никак Аннунциата работала учительницей и хорошо знала, сколько учебного времени тратится на всевозможные нравоучения, перемены, не говоря уже о каникулах. Избавленный от всего этого, Доминик успевал делать и тщательно проверять домашнее задание. К тому же у него оставалось достаточно времени на дополнительное чтение и изучение кулинарных рецептов.

Овладение поварскими премудростями давалось ему с трудом. Аннунциата понимала: сейчас его возьмут на работу разве что в какую-нибудь грязную забегаловку. Но для «мальчика на подхвате» нужно иметь обе здоровые ноги. Нет, ее Дом пойдет на работу не раньше, чем по-настоящему научится готовить. А в повара его до шестнадцати лет все равно не возьмут. За эти четыре года Доминик успел перечитать массу книг и крепко освоил кулинарное искусство. Он научился ходить, не особо обращая внимания на увечную ногу, и теперь учился обращаться с бритвой.

В свои шестнадцать Доминик Бачагалупо встретил будущую мать Дэнни. Это произошло в 1940 году. Двадцатитрехлетняя учительница работала в одной школе с Аннунциатой. Фактически Нунци их и познакомила, поскольку иного выбора у нее, можно сказать, не было.

Мария, двоюродная сестра Аннунциаты (и тоже из рода Саэтта), была замужем за человеком по фамилии Калоджеро — очень распространенной на Сицилии.

— Фамилия произошла от имени одного греческого святого, который умер на острове, — рассказывала сыну Аннунциата. — Эта фамилия всегда была связана с детьми, особенно с сиротами.

Сама Нунци произносила фамилию на сицилийский манер. От матери Доминик узнал, что существует и имя Калоджеро, которым нередко называют незаконнорожденных сыновей.

Доминик наравне с матерью очень чувствительно относился к участи незаконнорожденных и их матерей. Двоюродная сестра отослала свою беременную дочь в нью-гэмпширскую глушь. А ведь девушка была первой из женщин Калоджеро, окончившей колледж.

— Подумаешь, колледж! — кричала в телефонную трубку Мария. — Чему ее там научили? Отдаваться парням и растить пузо?

Разговор с бессердечной двоюродной сестрой Аннунциата пересказала сыну. Юный Доминик без дальнейших объяснений понял, почему беременную выпускницу колледжа послали именно сюда, в Берлин. Родственники его матери считали, что Аннунциата и «ее бастард» — подходящая компания для Розины. Аннунциата, обожавшая сокращать имена, превратила ее в Рози раньше, чем та приехала из Бостона в Берлин.

В те времена такое избавление от «семейного позора» было довольно частым явлением, характерным не только для бостонского Норт-Энда, выходцев из Италии и католиков. Кланы Саэтта и Калоджеро посчитали, что «позорам» их семей лучше жить под одной крышей. У Аннунциаты появилась причина вдвойне ненавидеть свою бостонскую родню.

— Пусть это послужит тебе уроком, Дом, — сказала она сыну. — Мы не станем осуждать бедняжку Рози за случившееся с нею. Нет, мы будем любить ее такой, какая она есть.

За свою способность прощать Аннунциата была достойна похвалы. В 1940 году матери-одиночки весьма строго порицались американским обществом. Однако вряд ли стоило говорить шестнадцатилетнему парню, что он должен любить свою троюродную сестру такой, какая она есть. Здесь Нунци совершила опрометчивый поступок, заострив внимание сына.

— А почему она мне троюродная сестра? — удивился Доминик.

— Мы с Марией — двоюродные сестры. Значит, вы с Рози — троюродные брат и сестра. Впрочем, родство это весьма отдаленное. Можешь считать, что она нам почти чужая.

Но слова были произнесены и возымели свое неведомое и опасное влияние на шестнадцатилетнего увечного парня. Травма, лечение, учеба дома, не говоря уже о будущей кулинарной карьере, — все это лишило Доминика дружбы со сверстниками. Его время целиком было заполнено разнообразными делами, и он считался не подростком, а молодым человеком. Каким бы отдаленным ни было родство, «почти чужая» Рози заняла немалую часть мыслей Доминика.

Наконец Рози приехала в Берлин. Ничто в ее фигуре пока не говорило о развивающейся беременности. Но только пока.

Колледж Рози окончила со степенью бакалавра. У нее была слишком высокая квалификация, чтобы преподавать в начальной школе. Возможно, она нашла бы себе более подходящую работу, однако… когда у молодой женщины начинает зримо увеличиваться живот, ей нужно на время вообще уйти с работы и от неизбежных в таких случаях расспросов.

— Иначе нам придется подыскивать тебе мужа: фиктивного или настоящего, — сказала ей Аннунциата.

Рози была девушкой привлекательной (Доминик считал ее просто красавицей) и без труда нашла бы себе мужа. Но бедняжке и в голову не приходило отправиться в места, где можно познакомиться с молодыми людьми. Идти туда, будучи беременной?

Итак, четыре года подряд Доминик под руководством матери учился готовить. Он добросовестно записывал кулинарные рецепты, причем не ленился записывать разные их варианты. Даже учась, в чем-то он уже превосходил мать.

Накануне той ночи, переменившей его жизнь, он готовил обед на троих: для матери, Рози и себя. Доминик нашел работу в одной из берлинских закусочных, где его слава повара медленно, но неуклонно возрастала. Домой он возвращался раньше обеих женщин. Как-то незаметно он сделался главным поваром в их маленьком семействе. Исключение составляли выходные дни, когда Нунци сама вставала к плите.

В тот вечер, накрыв на стол и размешивая соус маринара[22], Доминик вдруг сказал:

— А я бы женился на Рози или хотя бы мог изображать ее мужа, пока она не найдет себе подходящего человека. Кому какое дело, настоящий я ей муж или нет?

Аннунциата посчитала эти слова милой и невинной юношеской болтовней. Она улыбнулась и обняла сына. На самом деле Доминик не представлял себе лучшей кандидатуры в мужья для Рози, чем он сам. «Изображать» было сказано просто так. Парень готов был по-настоящему жениться на ней. Разница в возрасте и отдаленное родство не являлись для него помехой.

На Рози подействовала не эта милая и не такая уж невинная болтовня. Наверное, она понимала: предложение троюродного брата нереально и противозаконно даже для такой глуши, как северная часть Нью-Гэмпшира. Бедняжку, находившуюся на третьем месяце беременности, потрясло то, что этот мальчишка, едва успевший познакомиться с ней, предложил выйти за него замуж. А тот чурбан, соблазнивший ее, ни разу не произнес ничего подобного, хотя на него и оказывалось известное давление.

Учитывая нрав мужчин в семьях Саэтта и Калоджеро, «давление» заключалось в многочисленных угрозах кастрировать мерзавца, а затем утопить. Мерзавец, однако, сумел благополучно улизнуть либо в Неаполь, либо в Палермо, так и не заикнувшись о женитьбе на Рози. Неожиданное и искреннее предложение Доминика было первым сделанным ей предложением. Оно так взволновало Рози, что она расплакалась прямо за столом, где Доминик сдабривал креветки соусом маринара. Ей было не до еды. Рыдая, Рози ушла в свою комнату и улеглась спать на голодный желудок.