Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века - Федор Николаевич Глинка

дал сносить

Труды, и глад, и непогоду,

И силу – в бедстве сохранить

Души возвышенной свободу?

Кто вел меня от юных дней

К добру стезею потаенной

И в буре пламенных страстей

Мой был Вожатай неизменной?

Он! Он! Его все дар благой!

Он нам источник чувств высоких,

Любви к изящному прямой

И мыслей чистых и глубоких!

Все дар его, и краше всех

Даров – надежда лучшей жизни!

Когда ж узрю спокойный брег,

Страну желанную отчизны?

Когда струей небесных благ

Я утолю любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

1815

К другу

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?

           Где постоянно жизни счастье?

Мы область призраков обманчивых прошли,

           Мы пили чашу сладострастья:

Но где минутный шум веселья и пиров?

           В вине потопленные чаши?

Где мудрость светская сияющих умов?

           Где твой Фалерн и розы наши?

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,

           И место поросло крапивой;

Но я узнал его; я сердца дань принес

           На прах его красноречивой.

На нем, когда окрест замолкнет шум градской

           И яркий Веспер засияет

На темном севере, – твой друг в тиши ночной

           В душе задумчивость питает.

От самой юности служитель олтарей

           Богини неги и прохлады,

От пресыщения, от пламенных страстей

           Я сердцу в ней ищу отрады.

Поверишь ли? Я здесь, на пепле храмин сих,

           Венок веселия слагаю

И часто в горести, в волненьи чувств моих,

           Потупя взоры, восклицаю:

Минутны странники, мы ходим по гробам,

           Все дни утратами считаем,

На крыльях радости летим к своим друзьям, —

           И что ж? их урны обнимаем.

Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,

           Сияла Лила красотою?

Благие небеса, казалось, дали ей

           Все счастье смертной под луною:

Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,

           Любви и очи, и ланиты,

Чело открытое одной из важных Муз

           И прелесть – девственной Хариты.

Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,

           Ее беседой наслаждался

И в тихой радости, как путник средь песков,

           Прелестным цветом любовался.

Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!

           Она в страданиях почила

И, с миром в страшный час прощаясь навсегда,

           На друге взор остановила.

Но, дружба, может быть, ее забыла ты!..

           Веселье слезы осушило,

И тень чистейшую дыханье клеветы

           На лоне мира возмутило.

Так все здесь суетно в обители сует!

           Приязнь и дружество непрочно!

Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?

           Что вечно, чисто, непорочно?

Напрасно вопрошал я опытность веков

           И Клии мрачные скрижали,

Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:

           Они безмолвьем отвечали.

Как в воздухе перо кружится здесь и там,

           Как в вихре тонкий прах летает,

Как судно без руля стремится по волнам

           И вечно пристани не знает, —

Так ум мой посреди сомнений погибал.

           Все жизни прелести затмились:

Мой Гений в горести светильник погашал,

           И Музы светлые сокрылись.

Я с страхом вопросил глас совести моей…

           И мрак исчез, прозрели вежды:

И вера пролила спасительный елей

           В лампаду чистую Надежды.

Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:

           Ногой надежною ступаю

И, с ризы странника свергая прах и тлен,

           В мир лучший духом возлетаю.

1815

Переход через Рейн

1814

Меж тем как воины вдоль идут по полям,

Завидя вдалеке твои, о Реин, волны,

        Мой конь, веселья полный,

От строя отделясь, стремится к берегам,

        На крыльях жажды прилетает,

        Глотает хладную струю

        И грудь, усталую в бою,

        Желанной влагой обновляет…

О радость! я стою при Реинских водах!

И, жадные с холмов в окрестность брося взоры,

        Приветствую поля и горы,

И замки рыцарей в туманных облаках,

        И всю страну, обильну славой,

        Воспоминаньем древних дней,

        Где с Альпов, вечною струей,

        Ты льешься, Реин величавой!

Свидетель древности, событий всех времен,

О Реин, ты поил несчетны легионы,

        Мечом писавшие законы

Для гордых Германа кочующих племен;

        Любимец счастья, бич свободы,

        Здесь Кесарь бился, побеждал,

        И конь его переплывал

        Твои священны, Реин, воды.

Века мелькнули: мир крестом преображен;

Любовь и честь в душах суровых пробудились. —

        Здесь витязи вооружились

Копьем за жизнь сирот, за честь прелестных жен;

        Тут совершались их турниры,

        Тут бились храбрые – и здесь

        Не умер, мнится, и поднесь

        Звук сладкой Трубадуров лиры.

Так, здесь, под тению смоковниц и дубов,

При шуме сладостном нагорных водопадов,

        В тени цветущих сел и градов

Восторг живет еще средь избранных сынов.

        Здесь все питает вдохновенье:

        Простые нравы праотцев,

        Святая к родине любовь

        И праздной роскоши презренье.

Все, все, – и вид полей, и вид священных вод,

Туманной древности и Бардам современных,

        Для чувств и мыслей дерзновенных

И силу новую, и крылья придает.

        Свободны, горды, полудики,

        Природы верные жрецы,

        Тевтонски пели здесь певцы…

        И смолкли их волшебны лики.

Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен,

Ты сам, до наших дней спокойный, величавый,

        С падением народной славы

Склонил чело, увы! познал и стыд и плен…

        Давно ли брег