Проклятие красной стены - Алексей Витаков

Разделся по пояс. Исподней приготовился ловить, а кацавею натянул на голое тело. «А ну, не колодь меня, холодна-водица! Стань мне матушкой иль сестрицей! Я пужну только сверху, не на потеху, не на забаву…» Но дальше забыл, как присказка сказывается. Растянул исподнюю между двух камней, сам забрел вверх по течению и шумно хлопнул ладонями по воде.

И глазом трижды не сморгнул, а в рубахе уже дыбятся два бойких хариуса. Выхватил одного за другим. Перед тем как швырнуть на землю, переломил хребты — это чтоб не сбежали, значит! Поймал еще трех. Двух туда же, а последнему вырвал башку с корнем, и в рот. Эвона, сладко-то как бывает! Не успел выйти из воды, а от хариуса ни рожек, ни ножек, лишь кровь по подбородку медленной струйкой бежит.

— С чем пожаловал, мил человек?

Савва аж вздрогнул от неожиданности. Глянул вверх. На берегу стоял старик в длинной черной одежде. О таких что-то говорил отец, называя их старцами-иноками.

— Выходи уж из воды-то, дура стоеросовая! Выхаживай тебя опосля! Студенец — весел молодец! И ночь не переспишь, на тот свет угодишь!

— Здрась, дя-д-денька!

— Вылазь, говорю. Че рот распахнул? Кабы щами из яго пахло, а то не пойми какой опариной!

— Счас я, дяд-д-денька! Я тут-ка заблудился. А не ел ниче, уж поди, и сам не знаю, сколь. Я быстро. Кто ж знал, что в чужое-то угодил! — Савва тараторил, пялясь на старика вытаращенными глазами, как на упавшую с неба еловую шишку. — Я вот только в толк-то совсем не возьму: как я тут-ка оказался!

— Да вылезешь ты али нет, из воды, рожа твоя дуриная!

— Во-во, рожа дуриная, мозги куриные и коленки в кучку!

— Ну, коль шуткаешь, значит, не для сраму народился!

— А для чего? Чтоб по лесу безголовой курой бегать?

— Хм, — старик почесал затылок. — Привяжи обремененную ладью твою к кораблю отцов твоих, и они управят тебя к Иисусу, могущему даровать тебе смирение и силу, разум, венец и веселие.

И только сейчас, после этих слов, Савва заметил, что неизвестный старик опирается на посох. Тот самый, с которым не расставался норвежец Бьорн.

— Так это…

Савва показал рукой на посох, но договорить не смог. В глазах поплыли круги, и он провалился в долгую, непроглядную и такую спокойную темень. И велик был его сон, сквозь который пробивалось настойчиво и близко, прямо над ухом: «Кто отнимет путеводителя у слепца, пастыря у паствы, проводника у заблудившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля, тот всех их подвергает опасности погибнуть; а, кто без помощи наставника вступит в борьбу с духами злобы, тот бывает ими умерщвлен».

Или же: «Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое, или, наоборот, послушание есть умерщвление членов телесных при живом уме. Послушание есть действие без испытания, добровольная смерть, жизнь, чуждая любопытства, беспечалие в бедах, не уготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих».

«Кто посвятил себя Богу и всю печаль свою возвергнет на Него и на духовного отца своего, так что по истинному послушанию перестанет уже жить своею жизнью и творить волю свою, умрет для всякого пристрастия мирского и для тела своего. Послушание есть гроб собственной воли и воскресение смирения. Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает ни в добром, ни в мнимо-худом, ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертвил душу его».

Алисия брела почти на ощупь, поскольку фонари, из-за экономии масла, горели не везде и очень тускло. Город начинал готовиться к войне. Все реже и реже встречались на ночных улицах стайки веселой молодежи с факелами в руках. Все чаще — хмельная солдатня, маркитанты и шлюхи всех мастей.

Девушка сильно хромала, но отказывалась замечать, что одна нога у нее босая. В спутанных, всклокоченных волосах — солома, репей и капли дешевого, дурно пахнущего вина, коимв питейных заведениях потчевали служилых багровые от постоянного пьянства хозяева.

Неизвестно, чем бы все закончилось для Алисии, если бы не невесть откуда взявшийся монах со своей ужасающей палкой, которой он орудовал так, что все, попавшие под горячую руку, разлетались, точно щепки, в разные стороны. Ее, Алисию, уже падающую во мрак греха и распада души, в прямом смысле выдернула за волосы сильная костистая рука, встряхнула и шлепнула по затылку. И этот голос — темный на цвет и бархатный на ощупь. Ей и вправду показалось, что она смогла потрогать голос своего избавителя.

Алисия в тот вечер потеряла девственность.

Впрочем, кого и чего ей бояться? Отцу наплевать не только на нее, но и на самого себя. Служанку она сможет поставить на место, если та хоть глянуть неодобрительно посмеет. Ее беспокоило только одно: не дай Бог забеременеть. Так глупо. С первого раза. Это невозможно. Невозможно. Она заламывала руки, обращаясь к небесам. Она так молода и очень хочет еще любви, и не с одним, а с десятками, сотнями сильных, одетых в военную форму мужчин. Она хочет их всех. И они все должны хотеть ее. Поэтому никакой беременности. Никакой. «Пресвятая Дева Мария, ты видишь мои страдания! Помоги мне!» Но только тот, кто хочет рассмешить Бога, рассказывает ему о своих планах!

Спустя полтора месяца Алисия и Брецлава покупали свои любимые пирожные у пана Бонифация.

— Как поживают прекрасные пани? — пирожник вяло улыбался уголком рта.

— Спасибо! Радуемся жизни! — Брецлава запихнула в рот огромный кусок. — А как поживает досточтимый пан?

— Пану, увы, очень грустно. Мирная жизнь кончилась. Жди больших неприятностей.

— Вы все еще боитесь войны? — Брецлава брезгливо сморщила нос.

— Мы всегда видим одно и то же: слабость побеждает силу. Если дитя разозлит великана, то великан уничтожит дитя. Но дитя играет в другие игры, не его дело — злить великанов. Разве не так?

— Ох, пан Бонифаций, вы все еще считаете нас детьми? — опять вставила Брецлава.

— Я хотел бы только одного: чтобы вас не коснулись кривые когти войны. Играйте в свои игры и будьте в радости. Но сегодня Алисия, смотрю, не очень красноречива.

— А-а. Да так. Ничего, пан Бонифаций… Я, хм, потеряла свою любимую куклу! — соврала девушка и быстро отвернулась.

— Я так и думал, пани Алисия, что вы потеряли свою любимую куклу! — снисходительно улыбнулся пирожник.

— Зря вы так, пан Бонифаций, — снова вмешалась Брецлава, — все девушки горюют, когда теряют любимые предметы своего девичества. Посмотрите на нас!

Брецлава крутанулась на каблуках, юбки взлетели.

— Еще немного, и к нам придут о-очень важные сваты!

— Самым счастливым человеком в браке был Адам. А знаете, почему? У него не было тещи!

Брецлава засмеялась, но, заметив, как потупилась подруга, умолкла.