Самый яркий свет - Андрей Березняк

нее, пробежав в уборную. Пока разбиралась с утренними делами, продрала глаза и служанка, принявшаяся корить меня за то, что не разбудила для помощи.

— Не бурчи. Готовь завтрак.

К столу Таня подала ароматный кофий, пышные оладушки с малиновым вареньем и выставила вазочку с конфетами. Я кивнула, садись, мол. Трапезничать с горничной я не брезговала, та вечно щебетала о чем-то пустом, что доставляло определенное и уютное удовольствие. Оставалось только следить, чтобы «конфекты» не исчезали в ее пасти со слишком уж стремительной скоростью. Все увещевания о том, что сладкое отложится в боках и заднице, никакого эффекта не имели: Танька отговаривалась тем, что хозяйственными хлопотами и походами за припасами сгонит любые телеса, которые, кстати, и не грех вовсе, а достоинство для приличной бабы. Однако себя при этом часто осматривала в зеркало на предмет, не появились ли лишние складки.

На утро я наметила неприятное, но полезное дело, чем и огорошила служанку. Поплевавшись для виду, она приготовила таз с теплой водой, намешала мед с воском и разложила отрезы тонкой ткани.

— Больно будет, барышня, — предупредила меня Танька.

А то я не знаю! Можно было бы купить французский состав, но упаси Мани меня попробовать его еще раз. Воспользовавшись им впервые, я потом доковыляла до аптекаря, продавшего его, и, не чураясь посетителей, предъявила ему из-под юбки ногу цвета насыщенного бордо. Вытрясла рецепт и ужаснулась: мышьяк и негашеная известь! Волосы, конечно, исчезли, но решили прихватить с собой и мою кожу. Хорошо хоть до pudendum[18] не дошли во время экзекуции, больно уж скоро стали гореть бедра, густо намазанные адским зельем.

Танька перекрестилась, зашептала молитвы, но споро начала наносить патоку на ноги, подмышки, чуть капнула и размазала над верхней губой. Накрыла, плотно прижав, смесь тканью.

Я шире раздвинула бедра, глубоко вздохнула и прошептала: «Давай!». Горничная поплевала через плечо, еще яростнее воззвала к Господу своему и принялась обрабатывать лобок и губы вокруг лона.

— Готовы, барышня? — спросила Танка, когда полоски ткани совсем присохли к коже, заключив в застывшем сладком воске каждый едва пробившийся волосок.

— К такому не приготовишься. Начинай уже!

И Танюша начала. Каждую тряпицу она отдирала с новой строчкой молитвы, все повышая голос. И когда дошла до амурного места, кричала она так, что заглушала мои стоны. Если кто сейчас слушал в раскрытое окно, то мог подумать исключительно о набожности обитательницы квартиры, голосящей «Отче наш» с фанатичностью игуменьи.

— Все уже, Александра Платоновна, — успокаивала меня служанка, осторожно смазывая кожу лавандовым маслом. — Грешное дело окончили, кровушки нигде нет, гладенько все.

— Проверь!

Чертыхнувшись, что особенно было пикантно после молитвы, Танька взялась за пинцет и под мое шипение выдернула несколько волосков по самым краям лона. Поджала недовольно губы и смазала пальцем, смоченным лавандой, именно там. Ничего интимного в сим действии быть и не могло: девка привычно сгорала от стыда, а я отходила от экзекуции.

— Может, лауданума[19] купить, барышня?

— Не смей! А если увижу, что сама потребляешь, то пороть не стану, просто выгоню!

Популярность макового настоя — единственное, что выбешивало моего папеньку до белого каления. Он утверждал, что даже болезненное пристрастие к вину не несет столь ужасного вреда для организма. Не верить ему оснований не было, а под присмотром я и сама пробовала лауданум, оценивая его действо на ум и благочувствие. «Запомни, Саша, — говорил мне papá, — маковый сок привязывает тебя к себе так крепко, как не может ни спирт, ни табак. Он меняет в твоем теле внутренние органы, чувствительные к боли. Натуральные начинают отмирать, поэтому приходится принимать все больше и больше этой гадости. А если перестать, то несчастный зайдется в жуткой боли. Но чем больше пьешь, тем сильнее травишь себя».

Очевидно, слова свои он смог донести до Государя, и опий в Империи категорически запретили, а лауданум позволили отпускать исключительно по рецепту как средство для унятия страданий, если другие методы уже не помогают. Тем не менее, приобрести элексир Парацельса можно, аптекари на отсутствие предписания врача закрывают глаза не редко. В Англии же, говорят, опийную настойку рекомендуют даже детям в качестве успокоительного!

Я решила воспользоваться вчерашним советом. После одевания хотела отправить Таньку указать швейцару поймать извозчика, но вспомнила, что Ванька вчера видел солнышко в последний раз. Удивительно, что до сего момента мысль о бедном Иване даже не возникла. Правильно говорил, опять же, отец, что голова наша несет в себе множество тайн, выкидывая кунштюки, сберегающие от безумия или приближающие его. Поэтому спускались вместе, горничная всхлипнула, проходя мимо служебной каморки, да и у меня увлажнились глаза. Ведь, если подумать, погиб человек из-за меня, избавился от него злодей, как от досадной помехи.

У парадной остановили к удаче проезжавшего мимо голубчика, Таня направилась по лавкам, а я велела править на угол Мойки и Нового переулка[20]. Выйдя у здания Министерства внутренних дел, осмотрела его неказистый вид. Уехавший из России посол Америки Адамс называл его «скверным и дорогим», что внешне не казалось правдивым (окромя дороговизны), но зайдя внутрь, можно было убедиться, что первый посланник Североамериканских Штатов был искренен в своих убеждениях: обстановка была тусклая, тесная, а от стен тянуло сыростью. Удивительно, что отвечающий за промышленность страны министр Козодавлев не навел во вверенном присутственном месте должный порядок. Это говорило или о его честности и неподкупности, или о неспособности к руководству. Это мне и предстояло выяснить, так как до сегодняшнего дня с Осипом Петровичем я близко знакома не была, хотя отец отзывался о нем хорошо.

Вахтовый на входе поинтересовался целью визита молодой сударыни в столь странное для нее место, но на мою просьбу доложить о моем прибытии министру быстро скис, уверяя, что Осип Петрович сейчас никого принять не изволит-с.

— А ты, милейший, доложи, что подъехала Александра Платоновна Болкошина. А то не пустишь меня, а министр о том узнает и решит, что повод мой для разговора был достойный. И влетит тебе по первое число нового года. А до него еще ждать сколько. И не с прошением я, по государственному делу.

Чинушка недовольно насупился, но отправил посыльного в приемную, откуда тот прибежал с вестью, что посетительницу не только пустить, но и проводить к нему без малейшего промедления-с.

Отношение враз переменилось, и под лебезящие комплименты меня доставили к самым дверям министерского кабинета, где его хозяин лично вышел встретить меня и пригласил к чайному столику. Показал расположение и неофициальность отношения.

— Давно я Вас ждал, Александра Платоновна, —