Русский супермен - Илья Владимирович Рясной

забыть о долге, о прошлом, о кодексе чести, о друзьях, которых потерял, и о тех, которые еще надеются на меня. С ужасом думал, что именно так и становятся предателями: появляется в твоей жизни что-то, что возносит твое Я над всем остальным миром, ты становишься эгоистом, ценящим выше всего свои чувства и переживания, а также предмет этих чувств. Но при здравом размышлении я четко осознавал, что оперативники класса "В" в моем положении просто так в отставку не уходят, больше шансов быть вынесенным ногами вперед, когда сделаешь неверный шаг. И еще я знал: что бы ни случилось, какие бы горячие чувства меня ни обуревали, все равно, когда прозвучит вызов, я, чисто выбритый, отутюженный, появлюсь в кабинете начальника и четко доложу: "К выполнению задания готов". Дисциплина, жестко вбитый в сознание и подсознание модус поведения, слишком серьезное отношение к слову "надо". А может, просто ответственность за черт знает куда катящийся земной шар. Когда всем все до лампочки, все равно находятся люди с гипертрофированным чувством ответственности. Я именно из таких ненормальных и даже иногда, в часы праздных раздумий, горжусь этим.

В тот день мы обедали в ресторане "Гинденбург", в народе прозванном просто "Пузырем". Он располагался в дирижабле, висящем над Москвой на высоте одного километра. То, что он был назван в честь сгоревшего в двадцатом веке немецкого дирижабля, — находка, мягко говоря, сомнительная. Гастрономический смысл обеда в ресторане давно утерян — дома кухонный синтезатор соорудит обед ненамного хуже. И с гораздо меньшими затратами. В посещении ресторанов остался единственный смысл, который можно выразить поговоркой: "На людей посмотреть, себя показать". Короче — повыставляться друг перед другом.

В "Гинденбурге" "показывали себя" в тот день несколько высокооплачиваемых госслужащих, пара чопорных торгашей в третьем поколении — эти из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать всем свою добродетельность и светские манеры, задача для них немаловажная, если учесть, что предки большинства из них разбойники с больших дорог да торговцы наркотиками. И еще одна шумная компания, — некоторых из нее я знал, — сотрудники Центра нетрадиционных технологий. Научная элита, они презирают сидящих рядом "денежных мешков" и вместе с тем в душе не прочь приобщиться к ним, к их беззаботно-роскошной жизни. Для "отдыхающих" (так именуют безработных), работяг и прочей подобной публики места в "Гинденбурге" нет.

Мы с Ликой сидели около окна. Скатерти были белоснежны, хрусталь тонок и изящен, вокруг суетились вежливые, подобострастные официанты, угодливые до безобразия, но это как раз и являлось самой важной частью сервиса. Когда тебе смотрят в рот — исполняешься сознанием собственной значимости. Играл настоящий оркестр, притом не какую-нибудь припадочную какофонию, а изысканную классическую музыку.

Я ел хрустящий картофель, запивая шампанским, — для знатоков сочетание совершенно непозволительное.

— Все-таки чудо, что мы встретились тогда.

Эту, в общем-то, банальную фразу я произнес искренне — прожить жизнь и, когда на носу уже сорокалетие, встретить Лику. — Потрясающий случай. Давай выпьем за это.

— Случайностей в жизни нет, — вполне серьезно возразила Лика. — Все предопределено раз и навсегда. Даже то, что вечером я встретила героя, бросившегося как лев на защиту девичьей чести. — Теперь она смеялась.

— Ну, так уж и как лев. Ты преувеличиваешь.

Для меня оставалось загадкой, что она нашла во мне. Видимо, нашла что-то. Серьезно. Оснований сомневаться в ее чувствах у меня не имелось.

— Если мы расстанемся — значит, это тоже предопределено, заложено в какой-то вселенский компьютер. И ничего никогда не изменить. Как бы ни было тяжело.

— А вот этого не получится! — возмутился я. — Нет такой силы в природе, которая заставит нас расстаться хоть на день.

И все же в этот момент у меня появилось какое-то неприятное предчувствие. Стало холодно от мысли, что вся наша история может закончиться не так уж и радужно.

— Есть, Саша. Программа вселенского компьютера — Она как-то странно посмотрела на меня, и мне расхотелось спорить и отшучиваться. Она словно что-то хотела сказать, о чем-то предупредить и не решалась. — Как бы там ни было, я очень рада, что ты оказался именно таким. И я… Я счастлива. — Она положила свою ладонь на мою, и меня захлестнули грусть и нежность.

Пообедав, мы спустились на турбоплатформе, похожей на стеклянный стакан, вниз — чувство совершенно изумительное. Лика побежала по своим делам. Она же не "отдыхающая", не любительница "слезогонок" или "тянучек-однодневок". Она сотрудник Петроградского института бионики, а в Москве — в командировке. У ее фирмы какой-то потрясающий совместный проект с Центром перспективных линий развития, В подробности Лика не вдавалась, но, судя по ее словам, это будет настоящий прорыв в новые технологии. Руководитель проекта академик Новицкий звезда первой величины.

Дома все валилось у меня из рук. Сел читать разрекламированную новую книгу Зацапенко "Запах желтого неба". Вся якобы интеллектуальная элита просто помешалась на этом произведении. Долгое, подробное описание всего, что приходит в голову человека за день, динамика голых мыслей и эмоций — и все это на трех тысячах страниц. Терпеливый этот парень — Зацапенко. По-моему, все это бред, человек и половины того не думает, что ему приписывает этот писатель. Я больше всего люблю классику девятнадцатого, двадцатого, двадцать первого века. Интересно, но с начала двадцатого века русский язык изменился мало. Шолохов, Булгаков, Высоцкий, Даргусов — будто вчера создано: мощно, красиво, зримо

Сосредоточиться я так и не смог. Книга меня ничуть не волновала, а волновало лишь одно — вечером придет Лика и надо как-то пережить время до ее появления.

Занятие по душе я вскоре себе нашел. Да еще какое! В воздухе повисла нервная трель СТ-видеофона.

— Слушаю, — кинул я.

Окантованный серебряной рамкой кусок обоев растворился. На меня взирал с обычным своим иронично-хитрым прищуром Вадик Копытов. Он мой старый приятель, ведущий аналитик Главного исследовательского сектора Космофлота. Эдакий живчик-колобок с компьютером вместо головы.

— Здоров, старикашка.

— Привет, сынок. Как дела?

— Дела! — Вадик махнул рукой. Я чувствовал, с ним что-то не то, Б его голосе звучал надрыв, чего раньше никогда не замечалось. — Хуже, может быть, дела у меня и бывали, но такого я что-то не припомню.

— Что случилось?

— Много чего. В общем, старикашка, мне нужна твоя помощь. Очень нужна.

Я понял, что Вадик держится из последних сил.

— Говори.

— Не могу. Не по фону. Нужно встретиться.

— Когда?

— Сейчас… Иначе будет поздно.

— Хорошо, буду.

— Только один. Есть о чем поговорить с глазу на глаз, старикашка.

— Договорились, толстячок.

Экран погас. М-да, что же это такое? "С глазу на глаз, старикашка". Дело даже не в том, что у