Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

было видно, когда начальник выхватил клинок! Голова Торна покатилась точно как в кино; и точно так же из шеи плеснули две быстро слабеющие темные струи!

В глазах потемнело — это был признак поднявшегося давления, оно всегда скакало при ссорах в семье, или когда ругался с кем-нибудь на работе. Тело и ноги сделались как ватные — хоть кантуй, хоть катай, ни возражений, ни даже возмущения. Убийца отер клинок о застиранную Торнову рубашку, осмотрелся с видом полного превосходства и абсолютной уверенности в правильности своих действий. Взгляды столкнулись; лицо убийцы снилось потом еще долго: рубленые скулы, ровный нос, загорелая, обветренная кожа полевого, ни разу не штабного, воина. Нависшие брови не дали разглядеть, какого цвета глаза.

* * *

Глаза незнакомца потемнели и замылились. Капитан Огре пожал плечами: видать, не привык гость к здешним реалиям, вон как морда раскраснелась. Как бы сердце не прихватило. В отличие от несомненных бродяг, человек у забора носил хорошую одежду — потертую и запыленную, но явно сшитую на него, по размеру. А это значило, что он, по меньшей мере, не нищий — следовательно, не может быть из одной компании с этими двумя отбросами. Ну, даже и напишет жалобу — так жалобу доставят самому же капитану. И не сразу, а после того, как свидетель раздаст кучу взяток на нижних уровнях. Поначалу придется давать взятки просто за то, чтобы тебе указали, кому и сколько надо предложить за передачу твоей бумаги на уровень выше… Капитан убрал клинок, приказал хозяину ночлежки:

— Падаль уберешь. Твою долю принесут.

В имперской полиции Огре чувствовал себя, как рыба в воде. Прошло уже немало лет со времен его собственного попадания. Поначалу мир, где холодное оружие прекрасно уживалось с огнестрелом, ошеломлял и удивлял. Но, несмотря на все железячные заморочки, основу мир имел здравую. Лучший кусок тут доставался сильным, решительным, крутым людям. Не только парням: капитан облизнулся, вспоминая пару теток, которые с легкостью надавали бы ему по ушам. Даже сильнейшим бойцом Империи считался совсем не командир дворцовой Гвардии, генерал Будоу. Нет, сильнейшей признавали все-таки генерала Эсдес. Вопреки — а может, напротив, благодаря — молодому возрасту, Эсдес неизбежно выигрывала семь из десяти учебных поединков у генерала Будоу, а у всех прочих — десять из десяти. Было ли это связано с ее нерастраченной пока юностью — либо с особенным артефактом — капитан Огре не собирался выяснять. Секрет подобного уровня можно узнать лишь в настоящем бою, а после взаправдашней схватки двух владельцев тейгу один точно погибнет; да и как бы не пришлось потом изрядный кусок Столицы отстраивать заново.

Капитан Огре не видел ничего неправильного в том, что лучшее достается сильным. Там — в прошлом — его попытка прорваться к хорошей, годной доле принесла закономерные девять граммов от нанятого снайпера. Но есть на свете справедливость! Бог не дал пропасть правильному человеку, перенес целиком, с телом и памятью, как тех книжках, что продавались в прошлой жизни на каждом углу. Как там, помнится, было закручено: “Небесный пахан сидит на золотой шконке. Тело его в язвах от беспредельщиков, но силы его питает твердость воровского намерения!”

Твердость намерения — вот все, что по-настоящему нужно мужику. Остальное — хлюпикам и книжным детишкам!

* * *

Детишки безмятежно возятся в пыли. Силуэт незнакомого мужчины пугает их больше, чем заметное, сладко пахнущее кровавое пятно на неровной брусчатке. Оно и понятно — мужчина живой, может напасть, ударить, причинить вред. А кровавое пятно на месте гибели Торна уже никому ничего не причинит.

Чувств никаких вообще.

Вот оно средневековье во всей красе. Либо ты наверху, либо тебя скармливают свиньям, как прямо сейчас бедолагу Торна. Еще можно в рабство, как Вилли. Коротко и ясно.

Ну — так.

Что делать?

Голова тяжелая, решать что-то в подобном состоянии глупо. С другой стороны, сильный испуг задавил все прочие чувства. Никакого смятения в душе. Какое решение сейчас ни прими — оно будет выполнено.

Только решать явно преждевременно. Хоть бы немного подучить язык! Если тут есть город — да еще и обнесенный настолько громадной стеной — так, наверное, есть и учебники. И учителя. В том же Риме было много покоренных народов, и римляне изобрели площадную — “свинскую” — латынь. Не на Форуме глаголом жечь сердца, а толпам понаехавших объясниться, понять друг друга. Город здесь побольше Рима — так, по первому впечатлению. Наверное, есть всякие народности, другие страны. Есть, наверное, и аналог простого языка для чужаков. Жестами еще можно воды попросить, а что посерьезнее — тут без шуток язык учить надо.

Ведь до сих пор непонятно: может, Вилли забрали по закону. Может, закон здесь такой, что каждый третий из приходящих в Столицу делается рабом. Нарочно придумали, чтобы понаехавших поменьше.

Хотя ерунда это, конечно. Это самоуспокоение такое, что все нормально, и можно ничего не делать. Оправдание бессилия.

Кстати, а что вокруг? Земля внутри городских стен должна быть дорогая, и дома вроде как должны тесниться — а тут ничего подобного. Вокруг низкоэтажная застройка. Дома каменные и фахверковые, крыши острые и не очень, где под соломой, где накрыты дранкой. Под ногами следы мощения; где-то и приличные куски брусчатки. Улица шириной шагов семь, мощение только посередине, от краев брусчатой проезжей части до заборов — просто трава. Кусты какие-то…

Стена за спиной — высотой примерно с девятиэтажку, уже скоро солнце сядет за нее, и все накроет громадная тень. Если пройти чуть вперед — даже речушка есть. Течет в сторону Стены, где, наверное, уходит в решетку.

Небо синее, листья на кустах и редких деревцах — золотые. Уговорили, пусть будет сентябрь… Вот странно, признал время сентябрем — и даже отпустило немного. Самую капельку, а на сердце полегчало.

Тогда нужно убираться отсюда подальше. Черт его знает, где тут безопасней всего переночевать, но уж точно не на постоялом дворе, хозяин которого сдает не понравившегося гостя в рабство.

А быстро солнце садится, вот уже и темно…

* * *

Темнота внутри трактира пьянке нисколько не мешала. Несколько свечей не давали наливать мимо стопки — большего и не нужно. Только стойку в дальнем от входа торце помещения освещала дорогая керосиновая лампа: чтобы хозяин видел, чем платят, а посетитель — за что платит. Капитан пил со всеми, закусывал, спрашивал какую-то ерунду: как дела? Как семья? Это требовалось, чтобы стражники чувствовали внимание, и положенные слова капитан давно выучился говорить механически, практически не выслушивая, что