Сеньор Виво и наркобарон - Луи де Берньер

Многие же «алейо» – не последователи сантерии, а добрые католики – не прочь были принять участие в обрядах, посмотреть удивительные пляски и единоборства, послушать сбывающиеся пророчества и, самое главное, увидеть, как прошедшие инициацию прямо на глазах превращаются в богов и вещают загробными голосами. А как интересно смотреть на людей, что с пеной на губах бьются в конвульсиях, немыслимо изгибаясь и кувыркаясь! Как великолепны наряды индейцев олуво, аджигбона и аваро! Как приятно вдыхать ладан и подпевать, наполовину поверив, что ориша – и вправду святая Барбара, святой Лазаро и прочие святые! Какой восторг – раствориться потом в разгуле пьянства и прелюбодеяния!

Отец Гарсиа, хоть сам все затеял, в обряде участия не принимал. Его внезапно охватило неодолимое желание выяснить, кто на самом деле скрывается под именем Иоанна-Евангелиста, и, запершись в доме, Гарсиа весь праздник ждал явления архангела Сандальфона. Это грозное небесное создание в сильно уменьшенном виде олицетворяло воплощение архангела Метатрона и, считал отец Гарсиа, владело секретными сведениями об авторе четвертого Евангелия. Не смыкая воспаленных глаз, священник четыре дня молился, и наконец пред взором его предстало невзрачное существо. Ангел был дряхл, с крючковатым носом и облезлыми блохастыми крыльями. Бледно-серый нимб, из беззубого рта обильно сочится слюна, и когда Гарсиа спросил, как зовут гостя, тот не мог вспомнить своего имени. В досаде священник распахнул двери жилища, решив не тратить времени на жалкое создание и присоединиться к празднику, но обнаружил, что все уже закончилось. Он отправился в бордель Консуэло опрокинуть пару стаканчиков, а когда вернулся домой, ангел по-прежнему был там – с унылым видом тихо сидел в уголке. Гарсиа взглянул на него с некоторым сочувствием и сказал:

– Все, можешь отправляться.

– Куда? – спросил ангел на древнееврейском.

– На небеса? – предположил Гарсиа на латыни.

Ангел вздохнул и еще больше погрустнел.

– А мне остаться нельзя? – спросил он.

Гарсиа помотал головой, и ангел, не без изящества вспорхнув к потолку, растаял. Священник смиренно пожал плечами и записал в тетрадке: «Оказывается, не имея доходного занятия, ангелы впадают в старческое слабоумие. Не от чрезмерной ли сосредоточенности возникают подобные галлюцинации? Или колумбийских сказок перебор?»

Большинство других алейо нашли себе полезное занятие на празднике. Обладатель впечатляющего брюха рыжебородый похабник дон Эммануэль приготовил из ананасовых шкурок пантагрюэльское количество гуарапы,[13]разлил ее в тыквенные бутыли и добродушно потчевал всех. Франсуаза и Антуан ле Муан, которые вместе с донной Констанцей и еще парой человек составляли белое население, жарили на углях рыбу и подавали ее с рисом на пальмовых листьях. Донна Констанца и Глория приготовили в двух огромных котлах санкочо[14]из пятидесяти кур и совершенно вымотались, ощипывая и потроша птицу, нарезая кубиками маниоку и отмывая картофель. Учитель Луис и его жена Фаридес организовали службу спасения от похмелья: разносили подслащенный чанкакой[15]лимонный сок тем, кто, стеная, лежал на улицах, подвергшись воздействию чакты, чичи,[16]агардьенте и рома. Луис только покрякивал при мысли, какой урон нанесен печени этих людей, но в последний день сам напился вдребезги и залез на крышу Дворца Богов. Он горланил оттуда песенку «Заключенный номер девять», пока не сломался, и Хекторо с Хосе пришлось тоже лезть на крышу и спускать его на лассо.

Ремедиос, некогда командир отряда партизан-коммунистов, так и не расставшаяся с военными привычками, патрулировала город с «Калашниковым» наперевес и в сопровождении ухажера – графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры. Четыреста лет назад графа погребла под собой снежная лавина, однако Аурелио его разморозил, и графа, хоть он теперь нечасто облачался в доспехи, арендованная на новый срок жизнь сильно смущала. Размахивая мечом, граф следовал за Ремедиос, на старинном испанском увещевал нарушителей спокойствия и помогал своей даме разнимать потасовки. В двадцатом веке он чувствовал себя неуютно, пока не узнал на пальце Дионисио Виво свой перстень и не понял, что встретил собственного потомка.

Капитан Папагато, у которого как раз начинался роман с юной прелестной Франческой, менял на подключенном к ветряку проигрывателе пластинки с «бамбуко» и «вальенато», в промежутках успевая всласть нацеловаться со своей пассией. Последний безбожник, генерал Фуэрте, считавшийся погибшим, но вообще-то дезертировавший из армии, решил на празднике понаблюдать за соплеменниками с той же тщательностью и объективностью, какие проявлял, собирая информацию о местных бабочках и колибри. В сопровождении огромной кошки он бродил повсюду с блокнотом, занося в него данные о потреблении спиртного и фиксируя образчики беспорядочных соитий. Генерал записал реплики дона Эммануэля и сладострастной Фелисидад.

– Я верю в изречение: «Переспать со всеми женщинами на свете невозможно, однако стремиться к этому надо», – сказал дон Эммануэль.

Фелисидад засмеялась с неподражаемым распутством:

– Женщина умнее. Она знает, когда встретила лучшего любовника на свете, с ним и остается.

– Но ты-то ни с кем не осталась.

– Но никто не упрекнет меня, что я не ищу его изо всех сил, – улыбнулась Фелисидад.

Генерал Фуэрте записал в блокнот: «Я как-то не замечал, пока служил в армии, что наша страна, по сути, громадная любовная постель».

Аника замышляла в отместку разыграть Дионисио с тех самых пор, как он преподнес ей флакончик духов, в котором оказалось вещество с запахом, будто навоняла собака.

Она сходила к сумасшедшему индейцу – он зарабатывал на жизнь, лепя из глины разного вида дерьмо, которое покрывал глазурью, обжигал и с подноса торговал им неподалеку от борделя мадам Розы. Потом купила в аптеке детский напальчник из прозрачной резины. Скатала его и уложила в коробочку. Надписала: «Para mi Amigo pequefio» и аккуратно упаковала в зеленую бумагу.

Аника заглянула к Дионисио и сказала:

– У меня тебе подарочек.

Видя, как она старается сдержать улыбку, Дионисио догадался, что дело нечисто, и спросил:

– Ладно, хочешь разыграть?

Несмотря на все старания, лицо Аники разъехалось в широченной ухмылке:

– Открой и увидишь.

Дионисио сдернул обертку и увидел красную коробочку.

– «Моему маленькому дружку», – прочел он. В коробочке Дионисио обнаружил нечто похожее на крохотный презерватив, угнездившийся на ватке.