На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

После публичной огласки я начала думать, что мы и вправду поженимся, но внезапно Лоуренс решил отправиться на Капри со своей сестрой Клотильдой и отложить свадьбу. Я должна была вернуться в Нью-Йорк, а он — приехать ко мне в мае, если сохранит намерение жениться. Как-то раз после полудня, уже собрав все вещи, он вышел купить билеты. Мы с моей матерью и миссис Вэйл сидели в отеле «Плаза-Атени», каждая со своими мыслями по поводу грядущего. Неожиданно Лоуренс появился в дверном проеме, бледный как призрак и спросил: «Пегги, ты выйдешь за меня завтра?» Само собой, я сказала «да». Даже тогда я все еще не могла быть уверена, что Лоуренс не сбежит, поэтому не стала покупать свадебное платье. Вместо этого я купила шляпку.

Утром в день свадьбы мне позвонила мать Лоуренса и сказала: «Он ушел». Я решила, будто он сбежал. Но нет; она имела в виду, что он вышел за мной. Мы отправились на трамвае в муниципалитет Шестнадцатого округа на авеню Анри-Мартин, где должна была пройти церемония.

Мы пригласили огромное количество друзей. Гости свадьбы делились на четыре четкие категории. Во-первых, Лоуренс пригласил всех своих богемных приятелей, а поскольку жениться на мне ему было несколько стыдно, в качестве приглашений он разослал им petit bleu[3] с просьбой явиться, словно приглашая на вечеринку, даже не упомянув, кто его невеста. Моя мать пригласила живших в Париже французских Селигманов и всех своих друзей-буржуа. Мать Лоуренса пригласила американскую общину, в кругах которой ее хорошо знали как хозяйку салонов. Я пригласила всех своих друзей — в то время очень неоднородную компанию. Среди них были писатели и художники, в основном крайне уважаемого социального статуса, и, конечно, Борис Дембо, мой русский друг, который всю свадьбу рыдал из-за того, что я выхожу не за него. Моей свидетельницей стала Хелен Флейшман, а Лоуренса — его сестра. Мама почти заплакала, когда ее не пригласили поставить свою подпись в свидетельстве, поэтому нам пришлось добавить ее имя в список свидетелей. По нашей просьбе она закупила море шампанского и устроила большой прием в «Плаза-Атени» после церемонии.

После всего выпитого шампанского и многочасовых танцев кто-то предложил Лоуренсу увезти меня на медовый месяц. Мы собирались через три дня ехать в Италию, но Лоуренс как будто совсем не торопился с завершением свадебной вечеринки. У него уже был уговор с сестрой, и ему ужасно не хотелось уезжать от нее. Он словно боялся, что наш брак прекратит их отношения. Я пошла ему навстречу и сказала, что она может присоединиться к нам на Капри, куда мы собирались на медовый месяц. Но когда я позвала с нами моего преподавателя русского, Жака Шифрина, Лоуренс запротестовал и мне пришлось отменить приглашение. В конце концов Бетти Хьюмс, подруга Лоуренса из консульской службы, уговорила его увести невесту. Мы поехали в отель на рю де Риволи и легли спать. Встать нам пришлось довольно скоро, потому что многих друзей мы позвали на вторую свадебную вечеринку в ресторане «Бык на крыше» на рю Буасси д’Англа. По пути туда мы заехали в «Прюни» и съели гору устриц.

На следующее утро пришел врач сделать мне piqûre[4] — я еще не до конца оправилась после гриппа. Этот врач лечил Пруста и ухаживал за ним всю ту зиму, когда он умирал. Известие о моем замужестве вызвало у него искреннюю радость, и он сказал мне, что я вступаю в новую дивную жизнь. Сама я была в подавленном настроении и не ожидала от него таких слов, поэтому удивленно ответила: «Вы правда так думаете? Я — нет».

Как только я осознала, что замужем, я сразу пала духом. Тогда я впервые задумалась, действительно ли я хотела этого брака. Поскольку до самого последнего момента Лоуренс пребывал в сомнениях и метаниях, мне было не до размышлений о собственных чувствах. Теперь, когда я достигла заветной цели, она утратила для меня свою ценность.

Я встретилась с матерью за обедом. Ее разбирало любопытство, как прошло мое (как она думала) знакомство с любовью, а я в ответ стала хвастливо извиняться за то, что меня теперь всюду сопровождает запах «Лизола». Мама решила, что поняла мой намек, и спросила: «Сколько раз ты им пользовалась?» Меня возмутила ее бестактность, и я отказалась отвечать. Все официанты в «Плаза-Атени» смотрели на меня так, будто их тоже ужасно интересует этот вопрос.

Через два дня мы уехали в Рим. Мама привезла мне на вокзал срочный паспорт с моим новым именем, Маргарет Гуггенхайм Вэйл, на случай, если мне понадобится сбежать от Лоуренса, в чей паспорт я была вписана.

В Риме мы навестили моего кузена Гарольда Леба, который там издавал журнал «Брум» с Китти Кеннелл. Его возмутило, что Лоуренс носит сандалии без носков. Я хотела сохранить независимость, поэтому решила проведать в Риме своих бывших ухажеров, а Лоуренс отыскал нескольких прежних подруг. Меня не оставляло чувство разочарования в браке; я ждала от него чего-то куда более волнительного.

Лоуренс выбрал идеальное место для медового месяца. Он раньше жил на Капри, тогда как я провела там всего несколько часов во время нашей торопливой поездки с Валери и не имела никакого представления об этом месте. Мне только и показали с лодки Голубой грот. Теперь же мы поселились в вилле на Тиберийской стороне, высоко над морем. Каждый день мы спускались к воде, хотя подниматься обратно по жаре было весьма утомительно. Мы купались на нескольких пляжах, но больше всего нам полюбился Марина-Пиккола. В городке Марина-Гранде мы арендовали лодочки-«сандоло», которые управлялись двусторонним веслом. Сначала ты делал гребок с одного борта, потом с другого. Каждый день мы выходили на этих лодочках в море и встречали пароход из Неаполя. Мне еще никогда не доводилось бывать в столь первозданном месте, и я наслаждалась красотой нашей простой жизни.

Капри — магический остров. Приехав туда однажды, ты с трудом можешь заставить себя уехать. Большинство его жителей с чудинкой, но красота этого места и великолепие окружающего его голубого Неаполитанского залива заставляют забыть обо всем на свете. Этот небольшой скалистый остров высится над морем; на вершине его находится еще один город, Анакапри, а под ним — рыбацкие деревушки. Главный город, Капри — это центр острова; на его пьяцце жизнь бурлит так же, как и в других итальянских городах. Там было кафе под названием «Моргано» — место встречи друзей и приобретения новых. Во время прогулок в окрестностях города Капри открываются великолепные виды, а растительность временами напоминает вересковые пустоши Шотландии.

На острове не было автомобилей и почти не было карет. От причала к городу Капри людей поднимал фуникулер. Жизнь на острове во многом зависела от провизии, которую доставляли на пароходе. Из-за неспокойного моря можно было оказаться на несколько дней отрезанным от большой суши. У людей на этом острове напрочь отсутствовало чувство ответственности; в воздухе царил дух оперы-буффа. В следующем году мне предстояло окунуться в местные интриги и по-настоящему узнать Капри. Но об этом позже.

У нас было много странных соседей. Ближе всех к нам жил шведский граф, в миле по дороге к руинам виллы Тиберия. У графа, потомка верного любовника Марии Антуанетты графа Ферзена, имелся на содержании пастух. Чтобы тот от него не сбежал, граф сначала дал ему образование, а потом приучил к курению опиума. Из них вышла очаровательная пара. Капри полнился такими людьми.