Тогда ты услышал - Криста фон Бернут

— Ты хорошо себя чувствуешь? — вдруг спросил Кригер.

Мона взглянула на него. Что у него на уме? Ему действительно интересно или это скрытая критика?

— Нормально, — ответила она нейтральным тоном. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так, просто. Тебя недавно повысили, у тебя первое дело, могу представить себе, что…

— …все это для меня слишком?

— Нет! — Кригер нервно поерзал в кресле, что как-то странно выглядело для такого грузного человека. Он снял очки и стал покусывать дужку. — Берти думал…

— Берти?

— Берти Армбрюстер.

— Армбрюстер? Он-то тут при чем?

— Ни при чем. У тебя были проблемы с родителями жертвы, да?

— Это тебе Армбрюстер сказал?

— Какая разница, кто?

— У меня не было проблем с родителями. Родители ждали чуда, а чудес не бывает.

— Замечательно. Не хотелось бы проблем с прессой.

— С тех пор родители интервью не давали.

— Но они, тем не менее, в Мюнхене.

— Я не могу отправить их домой.

Молчание. На улице гудели машины, зазвенел трамвай. Мона решила, что не стоит дальше развивать эту тему.

— Чтобы закрыть тему, скажу: у меня все хорошо. И завтра хотелось бы поехать в командировку в Иссинг.

— Что-что?

— Да. Сегодня у меня был коллега из Мисбаха, Игон Боуд. У них там похожий случай, в Иссинге. Задушена женщина, вероятно, проволокой.

Мона подробно описала обстоятельства дела. Кажется, на Кригера это не произвело впечатления.

— Убийца тоже неизвестен? — спросил он.

— Да. Восемь учеников обеспечили алиби мужу. Пятеро просидели с ним всю ночь, выпивали и беседовали. Около четырех утра решили пойти спать и тут-то обнаружили, что ее нет.

— Жены учителя?

— Именно. Спальник был на месте, а ее нигде не было. Что-то в этом роде.

Кригер надел очки, потом опять снял. Затем положил их на стол. Потер переносицу, как будто на ней по-прежнему сидели очки.

— Мона, не обижайся на меня, но я все же не понимаю, зачем тебе ехать в Иссинг. Если у тебя есть какие-то вопросы, просто позвони этому Боуду.

Мона задумалась. Потом сказала:

— Здесь мы, честно говоря, топчемся на одном месте. Мы уже не знаем, в каком направлении вести расследование. Может быть, Иссинг что-то даст.

— То есть, ты хочешь устроить небольшой пикник за счет государства.

— По такой погоде? Ты же сам в это не веришь.

Кригер снова надел очки.

— С чувством юмора у тебя не очень, да?

Мона пару секунд молчала, потому что на такие вопросы она реагировала особенно болезненно. Ей постоянно говорили, что она понимает все слишком буквально. Она всегда реагировала не сразу, когда кто-то шутил.

— Значит ли это, что все в порядке? Можно мне взять с собой Фишера?

— Нет, не значит. Для начала разберитесь на месте преступления здесь. Можете поддерживать контакт с Мисбахом. Если что-то прояснится, мы к этому еще вернемся.

Когда холодало, она любила сидеть на разожженной печи. Приносила себе подушку, достаточно большую, чтобы не пропускать жар, но чтобы при этом чувствовалось тепло. Иногда она часами медитировала, сидя так в позе портного, чувствуя каждый раз, как согреваются замерзшие ноги, как потом тепло поднимается по попе и по спине и, наконец, охватывает живот. Иногда она сидела с книгой так долго, что в конце концов засыпала. Всегда брала одни и те же книги, но это казалось ей совершенно естественным. «Эффи Брист», «Превращение», «Заметки клоуна», «Разделенное небо», «Красное», «Жестяной барабан». Она знала их почти наизусть. Они были для нее как друзья, к которым всегда можно сходить в гости, или как знакомая местность, где чувствуешь себя спокойно и уютно.

Но сегодня ничего не получалось. Она пыталась. Натолкала в топку бумаги, дров, угля, подождала, пока огонь как следует разгорится, но потом, минут через двадцать, она спрыгнула с печи и забегала по квартире — такая дыра! — как зверь по клетке. Ровное течение ее будней нарушилось. И все оттого, что она снова и снова пыталась открыться окружающему миру. Она ведь думала, что нужно доказывать свою способность справляться с тем, что ей сваливалось на голову.

Забегаловка, в которую она хотела устроиться помощницей, находилась неподалеку от Терезиенвизе. Заведение в грубом мужицком стиле, где толстопузые старики напивались уже в обед. Сюда, думала она, ее могли взять. Но нужна была карточка начисления налога на зарплату, которой у нее не было. И запах там просто отвратительный. Она обращалась с посетителями как проситель и думала, что нужно выполнять все указания. «Так вы работать не сможете. Думаю, вам это ясно!» И, кроме того, те немногие посетители, которые туда приходили, смотрели на нее так, как будто она прилетела с Луны, или они уже уйму лет не видели женщин, которые не были бы такими же толстыми, как их жены. Она очень вежливо сказала владельцу, что подумает до завтра и сообщит ему. Тем не менее он посмотрел на нее так, как будто у нее не все дома.

— Катись отсюда, дура набитая!

Это настолько расстроило ее, что она никак не могла успокоиться. На улице было многолюдно. Все обращали на нее внимание, судили ее, манипулировали ее восприятием себя. И в этом была виновата она сама. Она допустила это, хотя должна была знать заранее, к чему это приведет, — если впустить мир в свои мысли.

Открыла дверь шкафа в крохотной спаленке и посмотрела на свое отражение в зеркале на обратной стороне дверцы. Джинсы, толстый шерстяной свитер, добротная обувь. В забегаловке она была еще в старой армейской куртке. Она получала всего лишь социальную помощь, деньги на оплату квартиры и на одежду. Самое время купить себе что-нибудь новое из одежды; она была последней, кто это признал. Летом ей не было нужно ничего, кроме джинсов и пары футболок, которые она обрезала, потому что в моде был открытый живот. Но теперь уж поздняя осень, да и нельзя же каждый день носить одно и то же — на вещах появляются пятна. Нет, одежда не воняет, но эти пятна… Она их заметила в лучах заходящего солнца, которое, наконец, пробило покрывало из тумана, и ее дыра утонула в золотом свете.

Ей просто необходимо солнце, в этом весь секрет. Если тепло и солнечно, нервная команда прячется глубоко в мозгу. Не стреляет в нее страшными, просто кошмарными мыслями, когда она загорает в Английском саду и иногда заговаривает с людьми, которые здоровы, молоды и совершенно нормальны, и, тем не менее, охотно общаются с ней. Вечерами они вместе бегают по лужайкам, навстречу длинным теням от деревьев, слушая оглушительный грохот bongospielers[5], которые летом каждый вечер встречаются в круглом храме.