Мадам Пикассо - Энн Жирар

Вскоре Еву окликнули, и она вернулась к работе, а к тому времени, когда ей удалось бросить следующий взгляд на сцену и в зрительный зал, Пикассо со своими друзьями уже ушел.

Около полуночи, когда представление закончилось и они вернулись в свою комнату, Сильветта, расчесывая свои длинные волосы, вздохнула. Ева откинулась на подушку, укутавшись в ярко-желтое кимоно своей матери – единственное напоминание о родителях, которое она увезла с собой из Венсенна. Она наблюдала за ежевечерним ритуалом и думала о прошедшем вечере.

– Она и меня тоже уволит, правда? – спросила Ева, имея в виду Мистангет. Страх перед таким исходом не покидал ее весь день.

Сильветта перестала расчесывать волосы и посмотрела на подругу через отражение в зеркале.

– Нет, если она почувствует твою преданность.

– Каким образом я могу добиться этого?

– Может быть, ей что-нибудь подарить?

– У меня нет ничего, что могло бы показаться ей интересным.

– Откуда у тебя это кимоно?

– Мама привезла его с собой из Польши. Оно было сшито моей бабушкой.

Сильветта повернулась на табурете.

– Оно действительно чудесное. И как раз того экзотического вида, который обожает Мистангет. Вот его и подари.

– Это единственная мамина вещь, которая у меня осталась. – Ева вновь ощутила, что предает своих родителей. Те дни, которые она провела вместе с ними, – хорошие и гораздо меньше плохих – теперь более четко проступали в памяти, потому что их больше не было рядом. У матери она взяла кимоно, а у отца – щепотку трубочного табака, который зашила в обшлаге рукава кимоно, чтобы помнить о них обоих, когда будет носить эту вещь.

– Что ж, очень жаль, – отозвалась Сильветта. – Но другого способа я придумать не могу. Но ведь ты сказала, что для тебя нет ничего важнее, чем жить в Париже, поэтому стоит задуматься о своем будущем.

– Это правда.

– Ты сошьешь себе другое кимоно. Но тебе не выпадет другого такого шанса, как в «Мулен Руж».

Разумеется, сравнение было неравнозначным, Сильветта попала в точку. Это всего лишь халат, и Ева могла пожертвовать им ради того, чтобы гарантировать себе место в кабаре. Она начала понимать, что быть по-настоящему взрослым на самом деле означает отказ от множества вещей из времен беззаботной юности. Париж не сможет защитить ее от этой грубой правды.

На следующий вечер Ева и Сильветта были в костюмерной, когда актрисы и танцовщицы одна за другой проходили мимо рядов вешалок и захламленных гримерных столиков. Их лица еще предстояло загримировать, и они все еще были в уличной одежде. Все девушки, украшавшие сцену «Мулен Руж», лучились уверенностью и с благоговением смотрели на них.

Ева сказала мадам Люто, что не имеет видов на сценическую карьеру, но это лишь наполовину было правдой. Какой девушке не нравится быть в центре внимания, чувствовать себя обожаемой и желанной в зрительном зале, наполненном красивыми молодыми мужчинами? Ева подумала о Пикассо и почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам. Он зачаровывал ее. Разумеется, своей известностью, но также и своей бравадой и чувственностью, которая как будто пульсировала в нем, даже когда она видела его издалека. Она не знала никого, кто был бы похож на этого мужчину. И она не могла рассказать Сильветте об их мимолетной встрече. В любом случае, Сильветта бы не поверила ей. Кроме того, такой мужчина, как Пикассо, – пусть даже незнаменитый, – никогда не обратил бы внимания на такую девушку, как она, – по крайней мере, так думала Ева. Надежный и предсказуемый Луи был лучшей партией, на которую она могла рассчитывать.

Бедный дорогой Луи. Ева никогда не полюбит его, даже если он останется последним мужчиной на свете. Если она хотела бы согласиться на такую жизнь, то осталась бы в Венсенне и согласилась бы выйти за пожилого мсье Фикса.

– Какого черта вы здесь делаете?

Резкий тон Мистангет ошеломил Еву, и дверь захлопнулась, как восклицательный знак в конце предложения. Мистангет ворвалась в костюмерную и направилась к Еве, которая пришла, чтобы составить компанию Сильветте, пока та готовилась к представлению. Ева оторвала взгляд от гримерного столика Сильветты и посмотрела на актрису, стоявшую с полупустым бокалом шампанского в одной руке и бутылкой в другой. Сильветта побледнела и вскочила на ноги.

– И что за дьявольщину ты носишь? – спросила Мистангет, окинув Сильветту взглядом с головы до ног.

Ева принесла кимоно в «Мулен Руж», и, пока они ожидали прибытия актеров, Сильветта в шутку примерила его.

– Это кимоно, – с невинным видом ответила Сильветта, когда Мистангет налила еще вина из бутылки. – Разве не чудесное? Оно с Востока. Такое экзотичное, сшито японскими монахами. Оно долгие годы принадлежало членам семьи Марсель.

– Эта правда? – недоверчиво спросила Мистангет у Евы и отпила глоток из бокала.

– Разумеется, – поспешно вставила Сильветта.

– Как твои родственники достали такую редкую ткань? – спросила она и поставила бутылку, а потом потянулась, чтобы пощупать шелк, словно это была какая-то драгоценность.

– Мой дед привез его из Осаки.

– Хотелось бы мне отправиться в такое дивное место, – Мистангет вздохнула, и ее губы изогнулись в обворожительной улыбке.

– Мне тоже, – искренне отозвалась Ева, поскольку никогда не уезжала дальше Парижа.

– Можно мне его примерить? – спросила Мистангет. Ее тон неожиданно стал дружелюбным.

– Конечно же, – снова вмешалась Сильветта, снимая кимоно и предлагая его звезде.

Мистангет запахнулась в роскошное одеяние с изяществом танцовщицы и опустилась в свое гримерное кресло. Помяв пальцами ткань, она взглянула на Еву.

– Сколько ты хочешь за него?

– О, это не для продажи, но…

– Все имеет свою цену, милочка. И люди тоже.

– Я так не думаю, – храбро ответила Ева.

– Когда ты поживешь в Париже достаточно долго, тебе придется так думать. Тебя зовут Мартина, верно?

– Марсель. Но на самом деле меня зовут Ева. Ева Гуэль.

Ева сама не знала почему, но она чувствовала себя обязанной сказать правду. Возможно, потому что Мистангет тоже взяла себе новое имя. Это сближало их.

Мистангет улыбнулась в ответ.

– Я тоже сменила имя, когда впервые приехала сюда. Мое настоящее имя – Жанна Буржуа. Моя мать работала швеей на Иль-де-Франс, но я буду отрицать это до самой смерти, если ты расскажешь кому-то. Вероятно, поэтому ты мне нравишься. Тебе нужно подумать о том, чтобы сохранить свое настоящее имя. Оно красиво звучит. Ты и сама восхитительное создание, с таким точеным личиком. Словно маленькая гейша, – она улыбнулась Еве, когда начала наносить грим на свое лицо. – Да, загадочная гейша из Осаки, которая прячется за своей застенчивостью. И кимоно здесь очень кстати. Будь осторожнее здесь, Ева… или Марсель, если не хочешь оказаться съеденной заживо.