Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова

— К слову, о Тайном Приказе, — понизив голос, спросил Птармиган. — Не выйдет ли так, что там ты покажешь совсем не то, что здесь?

— Знамо дело, коли мне там возьмутся ногти рвать да кожу драть, так я враз и в государевой измене, и в совращении плодов во чревах сознаюсь. Вот только малютку кто будет растить? Не вы ли, благородные господа?

— У тебя извращенное представление о Тайном Приказе, — строго заметил Птармиган. — Ярдли, никого она не убивала, не травила, не сглази… сглажи… тьфу, не изводила колдовством. Пастор, мы все-таки служащие Тайной Канцелярии, а не активисты Общества Охоты на Ведьм. Так что давайте говорите, на основании чего вы сочли возможным дать ход такому дохлому Делу?

— Вот у меня заявление простолюдинки Иды, изложенное на пергаменте с ее слов, к коему по неграмотности приложен отпечаток ее пальца.

— А что, у вас не все бабы умные? Чья она жена, эта Ида и почему муж ее не приструнил?

По горнице пронесся разрядивший обстановку смешок. Старосты и все, кто стоял поближе к чиновникам, прикинулись, будто кашель на них напал.

— Она, как бы выразиться, особа немужняя, — выговорил наконец старейший из старост. — Застать ее можно чаще всего в таверне «Кошка», что у верстового столба. Она как бы…

— Шлюха? — бесхитростно спросил Ярдли. — Ну так это бывает. И что милые бабоньки не поделили?

— Пришла она ко мне в аккурат как беднягу душа покинула, — с готовностью отвечала ему Ува. — Живот у нее там болел, что ли, колики. Вот и увидела и покойницу, и шубу ее, и дитятко…

— Колики, — усмехнулся чернявый. — Знаем, как же. При ее-то роде занятий…

— Ты дала ей лекарство?

— Дала. — Ува угрюмо уставилась в пол. — И она человек, поди.

— Чего ты ей дала?

— Настойку понеси-травы, упаренную для крепости.

— Название какое-то… — Ярдли поморщился. — Ты уверена, что понеси-трава — от колик?

— Нет, — уставясь в пол, отвечала Ува. — От бесплодия. Ошиблась я. В темноте да в заполохе. Туг — покойница, там — дитя, рядом — никого из родни.

Ярдли расхохотался, хлопая себя по бедрам и наклоняясь от смеха так, что едва нос об стол не расшибал. Птармиган косил на него глазом и кусал ус, пытаясь сохранить важный вид.

— Она, стало быть, просила средство… хм, от живота, а ты ей дала в аккурат… для живота, так?

— Выходит, так. Ну да я за нее не блудила.

Ярдли развернулся к пастору.

— Вы святой отец, хотели, чтобы мы осудили единственную остроумную бабу на весь ваш медвежий угол? Лично мне очевиден и состав, и мотив, и средство. Могу выносить приговор. Эй, баба, как тебя? Ува! А зачем же ты шубу-то укрыла?

— А я не укрывала ее вовсе, — отозвалась та, понимая, что теперь может уже позволить себе и поворчать и поголосить. — Я видала бабу в шубе, из чрева бабы вышла вот эта малютка. Баба отдала душу… вот уж не знаю кому. Но я по неграмотности своей думала, что шуба теперь — владение малютки.

Ярдли заломил бровь и метнул на пастора вопросительный взгляд, большинством собравшихся истолкованный как «а шуба где?».

— Тут, милостивые государи, имеет место некая юридическая закавыка, — заявил тот, поднимаясь со своего места. — Согласно обычаю и законам, каковые вам известны лучше, чем мне, каждый человек, выходя из материнского чрева, должен быть занесен в церковно-приходские книги, чтобы не быть на этом свете без роду-племени и чтоб власти с точностью могли проследить, где он родился, сколько женился, как умер и чем при жизни владел. И тот ли он, за кого себя выдает. Человек без записи в церковной книге как бы и не существует.

— Я ее записала, — запротестовала Ува, но пастор зыркнул на нее так, что она застыла на месте с разинутым ртом.

— Так же при рождении в книгу пишется, от кого и кем рожден ребенок. Если в графе «отец» не указано имя, ребенок не имеет права наследовать по линии отца. В нашем случае пустыми оставлены обе графы. Ежели Ува пожелает, может объявить ее своей наследницей, а записать в официальный Документ «незнакомка в шубе» я не могу!

— Да я своими глазами видела, как вот эта малютка вышлла из того чрева, а чрево и все остальное были прикрыты то самой шубой, а других баб, шуб и младенцев там на версту было!

— Молчи, неграмотная баба!

— Я, однако, ошибся, полагая, что в этой деревне одна такая остроумная, — заметил Ярдли вполголоса. — он ее на кривой козе объехал.

Ува почла за умное захлопнуться, потому что веселые заступники укатят, а с пастором ей жить.

— Итак. — Птармиган поднялся для заключительного слова, и зальчик стих. — Дело рассмотрено мною и мэтром Ярдли, чиновниками по уголовным делам. В ходе рассмотрение выяснилось, что добропорядочная повитуха Ува не виновна возводимой на нее напраслине, а, напротив, удочерив сирот совершила дело милосердное, богоугодное и бескорыстно за что ей воздается на небесах, пусть пастор замолвит словечко. Обвинение, основанное на словах беспутной девки.

Иды, ломаной йолы не стоит. Более того, следствие удивляе сам факт возбуждения дела на основе столь незначительно сплетни. Властью, данной нам королем, объявляем повитуху Уву невиновной, а поклеп, на нее возведенный, — напраслиной. Беспутная девка Ида не будет наказана по той причине, что ее клевета не нанесла никакого ущерба, а также потому что она и так достаточно наказана. Что с нее взять, кроме ублюдка. Все свободны, всем — спасибо.

Толкаясь и дыша паром в мороз, народ вываливался из избы. Его потоком подхватило и вынесло на улицу и Уву ребенком.

— Ах, Птармиган, а баба-то умна! Как же, колики к ней Ида пошла унимать! И бьюсь об заклад, дорожка-то была проторенная. Наверняка у этой Увы на полочке рядом с понесной стоит какая-нибудь запри-трава или что-то в этом роде. Если бы за это мы ее прижали, поди, не отвертелась бы.

Птармиган равнодушно кивнул, глядя с порога сарая вниз, в долину, затянутую зимним туманом.

— Похоже, друг мой, вы впадаете в одно из своих знаменитых меланхолических настроений. Расслабьтесь, пастор звал нас сегодня на ужин, и, думаю, он ради нас расстарается. Похоже, важные птицы редко сюда залетают.

— Ничего дурного в том, что она делает, я не вижу, — проговорил его задумчивый спутник, когда Ярдли уже и не надеялся на ответ. — Вы слыхали: все, кто моложе пятнадцати, вошли в мир через ее руки. Простой работный люд, чьими налогами казна содержит в том числе двух таких мотов и прожигателей жизни, как мы с вами. Сдается, это ее трудами мы можем пить камбрийские вина. Чем больше ребятишек она принимает, тем мы с вами, бюджетные чиновники, становимся богаче. Кого на самом деле лучше бы иметь поменьше, так это ублюдков-люмпенов, которые создают лишь хаос, попрошайничая, воруя, а то и прямо разбойничая на дорогах, да младших дворянских сынов, как опять же мы с вами, которые, по сути, тоже в массе своей создают хаос.