Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

Нашелся ответ и еще на один вопрос. Я много читал про Великий шелковый путь, по которому товары (шелк и пряности) двигались с востока на запад. А золото и серебро, соответственно, навстречу. И мне, уже после того как я стал заниматься экономикой, было интересно, как функционировала денежная система стран Западной Европы в условиях постоянного оттока денег, без их видимого (до 1492 г., открытия, скорее всего повторного, Колумбом Америки) притока. Ситуация с пиренейскими рудниками (а в Средние века – с рудниками в Рудных горах в Чехии, до которых римские легионы не дошли совсем чуть-чуть) ситуацию объяснила.

Понятным стало и то, почему в ситуации постоянной эмиссии в Римской империи так долго была достаточно низкая инфляция: выражаясь современным языком, ее внешнеторговый баланс был откровенно дефицитным, золото и серебро по Великому шелковому пути уходило в Индию и Китай. Как следствие, пока шло пополнение запасов серебра, денежная система Римской империи была стабильной. То есть несколько веков.

И за это время постепенно стала выстраиваться модель, которая потом, значительно позже, была распространена и на всю мировую экономику. Суть ее сводится к простой логике: повышение частного спроса создает ресурс для углубления разделения труда, который, в свою очередь, приводит к росту производительности труда. В результате экономика выходит на следующий, более высокий технологический уровень.

Верно и обратное: как только спрос по какой-то причине падает, поддерживать высокотехнологические институты и системы становится для экономической структуры слишком сложно (в следующих главах я более подробно объясню почему), и она начинает быстро деградировать. Как Россия в 90-е годы прошлого века, как Западная Римская империя в III–V вв. н. э. Как, весьма вероятно, США в ближайшие десятилетия. При этом остановить этот процесс на уровне чисто государственных решений обычно не удается, масштаб явления оказывается слишком глубок.

Напомню, что в этой главе я пишу только о направлении наших рассуждений, более или менее детальное описание проблем с углублением разделения труда, научно-техническим прогрессом, производительностью труда и т. д., и т. п. будет приведено ниже. Более того, эти рассуждения для описания экономической теории, в общем, не очень нужны. Но мне кажется, что российская традиция образования требует, чтобы были даны не только «очищенные» описания собственно теории, но и общенаучный контекст, в который вся эта конструкция вписана. Тем более это важно для науки общественной, которая, если уж претендует на хотя бы минимальную универсальность, должна объяснять события самых разных исторических времен и эпох. Поскольку люди, в общем, практически не изменились за последние 10 000 лет.

Для нас же эти рассуждения стали некоторой дополнительной верификацией рассуждений о сути капиталистической теории, поскольку ее элементы, как видно из вышесказанного, можно заметить еще в истории Древнего Рима, т. е. 2000 лет назад. При этом мы вскрыли еще одно очень важное обстоятельство – серьезную ошибку Карла Маркса, который писал о том, что смена общественных формаций идет по пути повышения производительности труда. Как показал опыт Рима, феодальная формация давала значительно меньшую производительность труда и концентрацию производства, чем в позднеантичном Риме, аналогичные показатели были достигнуты в Западной Европе только в XVIII–XIX вв., т. е. через 1500 лет и уже не при феодализме, а при капитализме.

Причина ошибки Маркса понятна – он учился и работал уже в рамках победившей к XIX в. базовой концепции прогресса. Но почему эта концепция появилась только в XVII в., а окончательно сформировалась в следующем, XVIII? Отметим, кстати, что ее элементы были в античном Риме, но затем тоже ослабли, вместе с его упадком. Почему именно в это время, XVII–XVIII вв. культура и наука окончательно победили религиозное мышление? И почему все прогрессистские теории так не любят религию, постоянно используя в ее отношении термин «мракобесие»? По нашему мнению, дело как раз в том, что в XVI в. начался бурный экономический прогресс, который и создал соответствующую общественную среду. Но вот почему он начался именно в это время?..

Здесь опять я перехожу к рассуждениям, описывающим ход мысли, но не являющимся строгими научными построениями.

Вообще, распутывая сложные пути общественного развития, строгими рассуждениями часто приходится пренебрегать, именно по этой причине я попытаюсь дать только общую логику. Но она дает некоторое объяснение, очень серьезно поддержавшее нас в дальнейшем развитии нашей теории.

Итак, Рим пал. Источников поддержания частного спроса больше не было, так что экономическая деградация в рамках «темного Средневековья» была вполне понятной. Но дальше-то что? В конце концов, в Рудных горах нашли месторождения серебра, которые были вполне сравнимы с пиренейскими, однако второй Римской империи (с экономической точки зрения) не получилось, выросла вполне средневековая по сути империя Габсбургов. Что такое случилось с миром, почему на такой длительный срок сломалась машина, обеспечивающая экономическое развитие, прогресс?

Не столкнулись ли мы с какой-то серьезной ошибкой в наших рассуждениях? Действительно, мы (предположительно) вскрыли проблему с экономикой Римской империи, которую либеральная экономическая теория замалчивает, но наш предполагаемый ответ на нее тут же натолкнулся на новую проблему. Если некоторый механизм работает, то он должен работать не в уникальных, а в общих условиях.

Ответ здесь дает концепция глобальных проектов, разработанная нами специально для ответа на этот вопрос. Ее положения формально не связаны с нашей экономической моделью, поскольку это теория общественная. Более того, она, в рамках формальной классификации, не совсем материалистическая, в ней есть серьезные идеалистические моменты. Однако ответ на поставленные в предыдущем абзаце вопросы она дает, и по этой причине мы ее попытаемся применить. Более того, именно она даст ответ на вопрос о том, каким может быть выход из нынешнего кризиса, поскольку с точки зрения исторической аналогии нынешняя ситуация отвечает как раз ситуации IV–VI вв. нашей эры. Впрочем, детали будут в соответствующей главе, а сейчас я буквально скороговоркой поясню основную линию наших рассуждений.

Дело в том, что Рим эпохи быстрого экономического роста это Рим языческий. А Рим эпохи упадка, как и значительная часть варваров, которые его брали (за исключением вандалов), это Рим христианский. А христианство требовало в первую очередь не материального благополучия, а соблюдения базовых принципов человеческого общежития, выраженных через библейские ценности. И это оказало принципиальное влияние на экономическую модель христианского мира, в отличие от мира языческого.

Эта модель была принципиально отлична от действующих ранее тем, что во главу угла была поставлена социальная стабильность. Грубо говоря, она была построена так, чтобы дети могли жить так же, как их родители, чтобы источник их существования можно было бы не менять. Именно отсюда вылез феномен цехового хозяйства, когда жестко ограничивались и технологии, и номенклатура продукции, и количество работающих.

Даже во вполне себе торговой республике Венеции в такой сверхприбыльной отрасли, как производство зеркал, не было попыток расширения производства и увеличения объема продаж, система была крайне жесткая и консервативная, если угодно, не рыночная, функционирующая в рамках классического цехового производства. Что уж говорить про другие страны и отрасли. Разумеется, научно-технический прогресс имел место (например, в XIV в. в Европе впервые было использовано огнестрельное оружие), однако происходил он крайне медленно, никаких особых рывков не было, заснув на 100 лет, человек проснулся бы в знакомом обществе, отличия были только в нюансах.