Англия на выезде - Джон Кинг

Потом они отправились выпить. Подумав, Фэррелл решил, что, наверное, повел Энджи в The Unity. Он удивился, что помнит все это, все, что они делали в Хоунслоу, какой фильм они тогда смотрели в Хаммерсмит. А что пила Энджи? Вот этого он уже вспомнить не смог. Это было более пятидесяти лет назад, но он четко помнил, как они покинули паб. Они сели в автобус и доехали до последней остановки. Ночь была такая же, как сегодня. Было тепло, и они отправились в парк. Он еще помнит то ощущение, когда прикоснулся к ее чулкам. Это было так давно, будто в другом мире. Для него, по крайней мере. Потому что он стар, и секс больше ничего не значит для него. Да, он трахнул ее тогда, стянул ее трусики, положив их к себе в карман. Он трахнул ее на траве у изгороди. Он не забыл про презерватив; потом они лежали и устало разговаривали какое-то время. После он еще встречался с Энджи, они занимались несколько раз любовью, а потом их пути разошлись.

Выпивка и женщины важны для тебя, пока ты молод; он никогда не думал плохо о девушках. Но в будущее не заглянешь. Сейчас он думал о прошлом, чего обычно старался избежать.

Мы разместились за столиком, Билли повесил своего Святого Георга на окно. Небольшой кусок ткани, так много значащий для нас. Флаг Англии с надписью Chelsea, сделанной белыми буквами. Надпись вышила его подруга, она сделала это специально для этого выезда. Флаг хороших размеров, подрезанный из пятизвездочного отеля в Виктории. Выполненная ножом ночная работа. Потом домой, несколько минут страха в машине, слушая, как по радио кто-то распространяется насчет правопорядка, а он ждет, что сзади вот-вот увидит полисов. С горящей мигалкой и визжащей сиреной. Жмет на газ, думая о лысых шинах и изношенных дисках, о страховке, которой нет, и о флаге, спрятанном под запаской. Они едут. Проносятся на красный свет, гонятся за кем-то другим. Однажды они просто запретят нам носить знамена.

Очень даже представляю. Все в порядке, когда Spice Girls носят одежду цветов Юнион Джека, когда журналы помещают его на свои обложки, когда всякие пидоры вывешивают его на своих тусовках, но если нас видят с Юнион Джеком или Святым Георгом, то мы автоматически становимся нацистами. Таков образ мышления пиздоболов из прессы. Мы английские патриоты, вот и все. Некоторые парни из тех, что сейчас на пароме, вероятно, не слишком любят черных и пакистанцев, но всякие там Анти-Нацистские Лиги автоматически причисляют тебя к нацистам, если ты белый и рабочего происхождения. Но разве быть патриотом — значит быть последователем австрийца? Наша гордость — в нашей истории и культуре. Вот как обстоят дела, и однажды полисы опечатают флаги, отдав их на откуп поп-звездам и сливкам общества. Это не политика, но у нас есть свои взгляды, свое мнение. Здесь каждый — патриот. Что плохого в любви к своей стране? Кого это задевает, в конце концов?

Марк и Фэйслифт возвращаются от стойки, балансируя, пытаясь не пролить лагер, но тут паром внезапно ныряет вниз носом, так что им это не удается. Марк улыбается, но лицо Фэйслифта холодно-непроницаемо. Наконец паром позволяет им добраться до столика и поставить стаканы. В центре стаканов застыла пена. Они одни из первых, кого обслужили. Я обвожу взглядом бар и начинаю прикидывать, кто есть кто. Обычное для паромов общество. Пенсионеры, отправившиеся на автобусах осматривать достопримечательности, европейские студенты и туристы, английские версии того же самого, одна-две более-менее приличные чиксы, и несколько юнцов и мужчин, видимо, едущих в Берлин. «Вест Хэм» пока сюда не заглянули. Еще попивают свой чаек в буфете. Мы сидим и ждем развития событий, потому что нормально провести время здесь можно только за выпивкой. Все к этому и идет. Пиво, чиксы, и ты в порядке. Время пролетает незаметно, когда ты пьешь лагер, а напротив сидит приличная чикса и улыбается тебе.

Я смотрю на тех, кто за столом; Марк пускается в рассказ про Рода, относительно того, как он не смог поехать, потому что женат и должен следить за своим поведением. Фэйслифт и Брайти развалились и пялятся в пространство, наслаждаясь лагером. Картер, кивая, слушает Марка, и только Боба Робертса нигде не видно. Гарри Робертса, как все его называют. Он классный парень. Наш друг, убийца копперов. Картера и Робертса я помню с детства. Они в порядке. Клевые и прикольные, хотя и ведут в последнее время все больше мирную жизнь. Они относятся к тому типу людей, которые всегда готовы, если что-то случается, но сами не ищут неприятностей. Сейчас, по крайней мере. Но сборная — это совсем другое, потому они и едут с нами. Это особый случай, типа попадания на «Миллуолл» в Кубке. Я вспомнил, как четыре года назад получил пиздюлей в Южном Лондоне. На важные игры все подрываются, и на клуб и на сборную, как бы ни были заняты. Вот еще Биггз и Хайстрит Кен, парочка типов из паба, тоже здесь, на пароме.

Как только подумаешь о Биггзе и Хайстрите, сразу смешно становится. Мы называем ворами скаузерс, и манкунианцы тоже подрезают все только в путь, но ебучий Биггз тут кого хочешь обставит. Он давно не мальчик, а все еще пиздит игрушки из магазинов. Отсидел шесть месяцев за то, что подрезал какое-то бухло. Шесть месяцев за ограбление магазина. Плюс раньше была еще судимость. Биггз и Кен — двоюродные братья и друг другу в рот смотрят. Они тоже футбольные парни. Не на сто процентов, но всегда появляются на важных матчах. Сейчас они едут в Берлин, и это значит, что нас восемь. В Амстердаме мы встретимся с Харрисом и остальными. Мы, «Челси». Мы, англичане. Святой Георг развевается на ветру, паром рассекает волны, идет сквозь ночь, а под нами — глубокий Ла-Манш. Мы едем, и все должно быть хорошо. Я приканчиваю пиво и толкаю стакан Кену. Его очередь.

Я смотрю вслед Хайстриту, он идет к стойке с кружкой в руке, Биггз следом. У стойки начинает скапливаться народ, пока все терпеливо ждут своей очереди, потому что еще рано. Через пару часов у барменов пальцы отсохнут. Нам нужен лагер, и он нам нужен сейчас. Чтобы кровь была теплой. Наверное, они пожалеют, что попали в эту смену. Я смотрю на них, белые рубашки и черные брюки, лагер пенится, льется в пластиковые стаканы. В каждом из них — на четверть пена. Вот он, бизнес в чистом виде. Ждешь часами, пока пена осядет, и можно будет сделать глоток лагера. Все равно что пить лимонад. Пробовали лимонад? Нужна соломинка, чтобы пробить себе путь и добраться до лагера.

— Так и нужно ездить, — сказал Марк с самодовольным видом.

Все кивнули.

— А Евростар пусть идет на фиг.

Все кивнули еще раз.

— Да ты посмотри, что это за пиво. Это же сплошная пена. Ебаные голландцы.

— Ты когда-нибудь видел такой бар в поезде? — спросил Картер, сдувая белую пленку в сторону.

Я подумал об этом. Пожалуй, он прав.

— Знаете что, — Марк наклонился вперед, — если эти пидоры из ИРА не взорвут туннель, то мы сами сделаем это. Я ненавижу этот ебаный туннель. Мы соберемся вместе, купим Симтекс и сделаем бомбу. Проделаем дыру, и море доделает начатое нами. Сколько денег они угрохали на строительство, и для чего? Чтобы разорить паромные компании и сделать нас частью Европы. Вот чего они добиваются. Подонки.