Веди свой плуг по костям мертвецов - Ольга Токарчук

а далеко-далеко на севере даже Новую Руду, Клодзко и Зомбковице – довоенный Франкенштайн.

Это уже дальние края. Я на своем Самурае обычно ездила в город через Перевал. После него можно свернуть налево и подъехать к границе, которая причудливо извивается, и не составляет труда незаметно перейти ее во время любой длительной прогулки. Со мной по невнимательности это частенько случалось, если в процессе своих обходов я забиралась так далеко. Но иногда мне нравилось переходить ее специально, целенаправленно, туда-сюда. Десять, двадцать, тридцать раз. Я забавлялась так с полчаса – притворялась, что нарушаю границу. Это доставляло мне удовольствие, поскольку я помнила времена, когда такое было невозможно. Я люблю преодолевать границы.

Первым я обычно проверяла дом Профессора и его жены, мой любимый. Он невелик и незамысловат. Молчаливый и одинокий домик с белыми стенами. Сами хозяева приезжали редко, чаще их дети с друзьями, тогда ветер доносил оттуда звонкие голоса. С открытыми ставнями, освещенный и наполненный громкой музыкой, дом казался слегка ошеломленным и оглушенным. Можно сказать, что с этими раскрытыми оконными проемами он напоминал увальня. Когда молодежь уезжала, дом приходил в себя. Его слабым местом была островерхая крыша. Снег сползал оттуда и до мая лежал у северной стены, через которую влага проникала внутрь. Приходилось браться за лопату, а это обычно работа тяжелая и неблагодарная. Весной моей задачей было позаботиться о садике – посадить цветы и ухаживать за теми, что уже росли на каменистом клочке земли перед домом. Это я делала с радостью. Случалось, требовался мелкий ремонт, тогда я звонила Профессору или его жене во Вроцлав, они переводили мне деньги. А я уж сама находила мастеров и следила за их работой.

Этой зимой я заметила, что в погребе поселились Летучие мыши, довольно внушительное семейство. Как-то раз мне пришлось туда спуститься, потому что почудилось, будто внизу течет вода. Вот была бы история, лопни какая-нибудь труба. Я увидела их – спящих, сбившихся в кучу под каменным сводом; мыши висели неподвижно, однако мне казалось, что сквозь сон они наблюдают за мной, что свет лампочки отражается в их открытых глазах. Я шепотом попрощалась с ними до весны и, не обнаружив аварии, на цыпочках вернулась наверх.

А в доме Писательницы расположились Куницы. Я не стала давать им имена, поскольку не могла ни сосчитать, ни отличить друг от друга. То, что этих зверьков нелегко увидеть, является их Свойством – они подобны духам. Появляются и исчезают так стремительно, что не верится, будто в самом деле их видел. Куницы – хорошие Животные. Они могли бы быть изображены на моем гербе, если бы таковой мне понадобился. Куницы выглядят нежными и беззащитными, но это иллюзия. На самом деле это опасные и коварные Существа. Они ведут свои местные войны с Котами, Мышами и Птицами. Воюют между собой. В доме Писательницы Куницы пробрались в зазор между черепицей и теплоизоляцией чердака и, подозреваю, занимаются там всякого рода разрушительной деятельностью – уничтожают минеральную вату и прогрызают дыры в деревянных плитах.

Писательница обычно приезжала в мае, на машине, доверху набитой книгами и экзотическими продуктами. Я помогала ей выгружать вещи, потому что у нее больной позвоночник. Она носила ортопедический воротник – кажется, когда-то попала в аварию. А может, позвоночник не выдержал постоянного сидения за столом. Писательница напоминала человека, пережившего гибель Помпеи, – вся словно присыпана пеплом; лицо пепельное, и цвет губ, и серые глаза, и длинные волосы, туго стянутые резинкой и собранные на макушке в небольшой пучок. Знай я ее немного похуже, наверняка прочитала бы написанные ею книги. Но я знала ее достаточно хорошо и поэтому боялась их открывать. Вдруг обнаружу там себя, описанную каким-то непонятным для меня образом. Или любимые места, которые для нее значили бы нечто совсем другое, чем для меня. В определенном смысле люди, подобные ей, те, что владеют пером, бывают опасны. Сразу начинаешь подозревать неискренность – что такой человек не является собой, что это глаз, который непрестанно наблюдает, а увиденное превращает во фразы; и таким образом, лишает действительность самого в ней главного – невыразимости.

Она оставалась здесь до конца сентября. Обычно не выходила из дому; лишь изредка, когда жара, несмотря на наши ветры, становилась невыносимой и липкой, укладывала свое пепельное тело в шезлонг и неподвижно лежала на солнце, старея еще больше. Если бы я могла увидеть ее ступни, может, оказалось бы, что она тоже является не Человеческим Существом, а какой-то иной формой существования. Русалкой логоса, сильфидой. Иногда к ней приезжала подруга, крепкая темноволосая женщина с ярко накрашенными губами. На лице у нее была коричневая родинка, что, по моему мнению, указывает на присутствие Венеры в первом доме в момент Рождения. Тогда они вместе готовили, будто воскрешая архаические ритуалы родства. Прошлым летом я несколько раз пробовала их стряпню: пряный суп с кокосовым молоком, драники с лисичками. Готовили они хорошо, вкусно. Подруга относилась к Пепельной очень нежно и заботилась о ней, как о ребенке. Она наверняка знала, что делает.

Самый маленький домик, у сырой рощицы, недавно купила шумная семья из Вроцлава. У них двое толстых, избалованных детей-подростков и продуктовый магазин в районе Кшики. Дом они собирались перестроить и превратить в польское шляхетское имение – сделают колонны и крыльцо, а сзади будет бассейн. Так рассказывал мне отец семейства. Но начали они с того, что возвели вокруг бетонный забор. Они платили щедро и просили ежедневно заглядывать внутрь – проверять, не взломана ли дверь. Дом был старым, запущенным и, казалось, хотел, чтобы его оставили в покое, позволили дряхлеть, потихоньку продвигаясь в будущее. Но в этом году его ждала революция, уже привезены и выгружены перед воротами кучи песка. Ветер все время сдувал пленку, которой их накрыли, и мне стоило немалых усилий снова ее натянуть. На участке имелся маленький родник, хозяева собирались сделать там рыбные пруды, установить гриль. Звались они Колодяжные. Я долго раздумывала, не дать ли им какое-нибудь другое, свое имя, однако потом пришла к выводу, что это один из двух известных мне случаев, когда фамилия Человеку подходит. Это действительно были люди из колодца – такие, которые упали в него давным-давно и теперь обустраиваются на дне, полагая, что колодец и есть мир.

Последний дом, у самой дороги, сдавался. Чаще всего там жили молодые супруги с детьми, которым хотелось провести выходные на природе. Иногда любовники. Случались и подозрительные субъекты, напивавшиеся вечером и всю Ночь оравшие пьяными голосами, а потом спавшие до полудня. Все они проскальзывали через