У вечности глаза жестокие - Розалинда Шторм

— О, подкрепление прибыло! — увидев их, осклабился монстр. — Чуточку подождите. Закончу с вашей подружкой и сразу к вам.

Отбросив Любимову, словно использованную тряпку, он развернулся всем корпусом и приглашающее поманил когтистым пальцем.

Внезапно накатила ярость. Дикая, безудержная, жуткая. Завизжав, Дарья бросилась на обидчика. Но почти сразу хлесткий удар правыми лапами отнес ее к стене. Потеря ориентации прошла быстро, но голова продолжала кружиться, ныли левое плечо и бок, разболелось поврежденное в юности колено. Опираясь на стену, Первоцвет с трудом поднялась на ноги и осмотрелась.

Оказалось, что пока она валялась в беспамятстве, Александр отвлекал тварь на себя. Та, особо не напрягаясь, теснила его к окну, осыпая градом тычков. Всклокоченные волосы жениха висели сосульками, рваная рубаха валялась неподалеку, кровь лила из носа и разбитой губы, кровоточило изодранное когтями предплечье.

Чудовище же играло с ним, как со щенком.

— Надоел! — резкий удар в солнечное сплетение заставил его скорчиться на полу. Вновь удар в живот, бок, Вольный свернулся, прикрывая руками голову.

Хромая, Дарья доковыляла до монстра и всем своим невеликим весом обрушилась сверху. Вцепилась в темные волосы и потянула назад и вниз. Тварь зашипела и, вырываясь, стала бить крыльями по лицу, вот только Первоцвет не разжимала рук, наоборот, намотала пряди на ладони.

Продолжая пятиться назад, чудище запнулось о скрюченного Александра, и с воплем упало, ударяясь затылком о пол. В отупении Дарья лупила морду кулаками, отбивая костяшки пальцев. Вскочила, принялась яростно пинать уже не сопротивляющееся тело.

— Получай! Тварь! Мерзость!

Непонятный жар бушевал в крови, силясь вырваться и спалить обидчика, и она, не ощущая боли, колошматила монстра. Большего всего на свете желая выколотить из него подобие жизни.

— Все, Даша, перестань, оно не шевелится, — голос Вольного с трудом пробивался сквозь пелену безумия. — Хватит! Успокойся! Перестань!

Жених насильно оттащил ее от существа.

Размазывая кровь по лицу, Дарья хаотично ощупывала Александра, чувствуя, как по щекам сами собой потекли слезы. Вольный болезненно морщился, но терпеливо позволял себя обследовать.

Внутрь ворвался Горислав, следом Петр, придерживающий бледную Марьяну. Увидев подопечных, Фамильный закричал:

— Взломали! Вы успели? Она живая?

— Не знаю, — ответил Александр.

— Сейчас узнаем, — проговорил Петр.

Тем временем, Марьяна оторвала Дарью от жениха и всмотрелась в ее зареванное лицо.

— Всё, всё, вы молодцы! — погладила она по волосам, пытаясь успокоить.

Куда там, рыдания лишь усилились, пришел откат.

— Ра… Радка, — сквозь слезы Дарья пыталась узнать о Любимовой. — Рада?

— Живая, только без сознания, — донесся голос Князева. — Кровь сейчас остановлю. Она быстро в себя придет.

Затем Марьяна проводила Первоцвет до ванны, где тщательно смыла кровь. Сама Дарья не справлялась, руки тряслись так сильно, что она не могла поднести ладони к лицу, вода выливалась. А потом, также поддерживая под локоть, наставница завела ее обратно в комнату.

* * *

Рада приходила в себя.

Болело везде. Казалось, ее переехал поезд. Не понимая, где находилась, она распахнула веки. Яркий свет лампы резанул по глазам. Стерев выступившие слезы, Любимова села и огляделась. Чем больше Рада рассматривала окружающую обстановку, тем быстрее возвращалась память.

— Где… папа? — просипела она, на самом деле боясь смотреть на распростертое у окна тело.

— Да вон, валяется, — махнул в сторону высокий брюнет, непонятно как оказавшийся в квартире.

Любимова с трудом, но повернула голову в указанном направлении, увидела отца, изломанной куклой лежащего на полу. Изменилась в лице, и, приподнявшись, поползла к нему на коленях.

— Эй, куда это ты?! — закричал брюнет.

Но Рада не отвечала, только уперто двигалась к цели. Крылья и другие атрибуты монстра пропали, и теперь на полу лежал обычный мужчина. Ее родной человек.

Руки дрожали, всхлипы вырывались из натруженного горла, пока она гладила отца по волосам. Потом, не выдержав, уткнулась лицом ему в живот.

— Радушка!

Испугавшись, Рада отпрянула.

— Обними меня, солнышко, — прошептал внезапно оживший родственник.

Она дрогнула от неожиданности, но потом с готовностью выполнила просьбу, прижав его к себе. Душа осветилась надеждой, но сразу погасла, убитая болью. Охнув, Рада разжала руки. Отец упал на пол, усмехнулся, слизывая с когтей кровь.

— Доченька, тебе понравилось? — протянул он.

Тут же прозрачная пленка пригвоздила его к полу. Мужчина не сопротивлялся, просто смотрел. Любимова, словно завороженная тоже не могла оторвать взгляд.

— Запомни! — удалось прочитать по губам, прежде чем внутрь ворвалось пламя. Ограниченное пространством, оно обрушило всю мощь на хрупкое человеческое тело. Пара секунд и от него остался лишь пепел. Плёнка пропала, как и зрение.

— Смотри на меня! — кто — то орал, тряся ее словно грушу. — Радка, смотри на меня! — болезненная затрещина заставила открыть глаза.

Держа за грудки, на нее смотрел незнакомый блондин. Поняв, что она сфокусировала взгляд, прекратил тряску.

— Не спи! — четко произнес мужчина. — Поняла! Ты меня слышишь? Не спи!

— Слышу, — кивнула Любимова. — Понимаю.

— Вставай.

Квартира блестела. Больше ничего не напоминало о случившемся. Рада взглянула вперед, увидела Александра, к нему жалась бледная Дарья. Промелькнула мысль, откуда они здесь. Но додумать она так и не сумела, голова отказывалась работать. А потом и вовсе стало не до того.

— Так, — уже знакомый по прошлому пробуждению брюнет критически оглядел их потрепанную троицу. — Сейчас пойдете с нами, на месте все объясним. Всем ясно?

И Вольный, и Первоцвет только кивнули.

— Никуда я не пойду, — затрепыхалась Рада.

— Мало одной встречи с тварью? — удивился парень. — За дверью может оказаться еще парочка, а может, и больше.

— У меня папа приехал, он будет волноваться, — она старательно объясняла ситуацию. — Потеряет. Разволнуется. У него сердце больное. Я не хочу его пугать.

— Нет здесь твоего отца, — вздохнул брюнет. — Нет, и не…

Вот только окончание фразы Любимова уже не слышала, потому, как воспоминания вернулись, оглушая. Темнота обморока отрезала звуки, и она стала проваливаться в нечто густое. Субстанция поглощала сознание, лишая возможности воспринимать действительность. Впрочем, подобное Раду вполне устраивало. Она совсем не представляла, как жить дальше.