Осень&Детектив - Евгения Михайлова

– Будет еще больней, – пообещал я. – Где старик?

– Не знаю я никакого старика!

Что-то у него в руке хрустнуло.

– А!!!

– Я тебя отпущу, сучара, только скажи, где старик.

– Увезли…

– Куда?!

– Мы увезли его по дороге в Г***. Там бросили…

– Живого?!

– Да. Пусти!

– Зачем же вы его, волки, увезли?

– Он Мишку ранил… Тот в нашу больницу поехал… Мы не хотели, чтоб старик Мишку в больнице увидел…

– Где конкретно бросили старика?!

– На шестнадцатом километре… У смотровой площадки…

– Он был жив?

– Да жив, жив!..

– Ну, смотри, падаль: если вы его убили – я тебя лично за яйца подвешу… Пшел вон!

Я от души пнул грабителя ботинком под ребра и быстро пошел прочь.

Кому-то мои методы расследования, возможно, показались бы негуманными. Я думаю, их не одобрили бы ни сама старая леди, ни ее супруг. Но мне было наплевать на это.

Лишь бы дедуля оказался жив.

* * *

В районную больницу города Г*** – курортного поселка в двадцати километрах от Н. – мы вместе со старушкой примчались уже в половине одиннадцатого. Дорогой в такси я рассказал ей, что произошло.

В палате на восемь коек кто-то храпел, кто-то слушал радио, кто-то шелестел газетой.

Наш старик с забинтованной головой лежал на высоких подушках. Рука его тоже была на перевязи. Старик строго смотрел прямо перед собой.

– Сашенька! – Старушка бросилась к нему от самой двери. Ее прыти могла бы позавидовать любая младая любовница.

– Танечка!! – просиял старик.

– Сашенька! Да что ж ты со мной делаешь!..

– Танечка! Ты наконец-то пришла ко мне…

Я не стал мешать трогательной встрече влюбленных и вышел покурить в коридор.

Когда спустя двадцать минут я вернулся в палату, строгая Татьяна Дмитриевна сидела на койке в изголовье старика и допрашивала его:

– Зачем ты пошел в этот магазин?

– Но у нас же свадьба, Танечка… – оправдывался старик. – Бриллиантовая… Я покупал тебе колечко. Я ведь знал, что ты мне в подарок свое кольцо готовишь…

– Ну и где теперь оно, это твое колечко?

– Отобрали мерзавцы… Маху я дал…

– «Маху дал»! Ты как ребенок, Саша, ей-богу! Ну что ты натворил! Эти охламоны могли бы насмерть убить тебя!

– Ничего, я тоже им задал перцу! – браво говорил старик. – Будут знать морской порядок!..

Мужички в палате с любопытством прислушивались к разыгрывающейся на их глазах сцене из мыльной оперы.

– Татьяна Дмитриевна, можно вас на минутку? – попросил я от двери.

– Да, Пашенька!..

Старая леди легко вскочила и вышла вслед за мной в коридор.

– Вы бы спросили дежурного врача, как его состояние, – сказал я. – Все-таки такой стресс…

– Да-да, Пашенька, – послушно ответила Татьяна Дмитриевна и по-молодому упорхнула куда-то по коридору.

Я вошел в палату. Подошел к кровати деда.

– Так это ты меня нашел? – браво поблескивая глазами, спросил дедуля.

– И не только вас, – усмехнулся я. – Колечко ваше тоже.

Я достал из кармана кольцо, купленное пару часов назад в бандитском магазинчике «Золотые изделия». Положил его деду на тумбочку.

– Спасибо, хлопец, – проговорил дед.

– Да не за что, – бросил я, развернулся и вышел из палаты.

Самое время было покинуть старичков по-английски.

* * *

Полночи я писал объяснение в горотделе милиции города Н.

Потом мы с мужиками – дежурными ментами распили ноль пять «Столичной». Все-таки я помог им раскрыть три «висяка», связанных, как оказалось, с магазинчиком «Золотые изделия».

Утренним рейсом я улетел в Москву.

Странно, но мне не жаль было ни потерянного времени, ни денег.

Ни тем более того кольца, что я подарил дедуле.

Все равно никто с этим кольцом в Москве меня не ждал.

Он был внучатым племянником известного классика. По линии его двоюродного брата. Был похож на важного седого льва. Царственное поведение, раскатистый голос, покровительственная усмешка в небольших светло-серых глазах. О таком внешнем величии его гениальный предок, наверное, даже не мечтал. Собственно, предку это и не требовалось. Были другие достоинства. А Валерий Игнатьевич, похоже, считал, что ему всегда светит звезда знаменитого предка. Он мог заниматься чем угодно, но неизменно оставался великим. Как будто только для того и жил, страдал, писал его не особенно счастливый родственник, чтобы Валера почивал на лаврах.

Я тогда работал помощником оператора на телевидении. Подрабатывал осветителем и фотографом в театрах по мелким договорам. Как-то приятель сказал:

– Есть работа для тебя. Раз в неделю вроде. Мужик выпускает какой-то журнал о культуре и открыл маленький самодеятельный молодежный театр. Раскручивает его. Ему нужен осветитель, декоратор и фотограф, желательно в одном лице. Платить обещает нормально. Позвонишь?

– Давай телефон.

Так я познакомился с Валерием Игнатьевичем Корецким, универсальным творцом. Он был когда-то мастером на заводе. Открыл при своем предприятии театральную студию. Тут у него случилось какое-то приличное наследство. Корецкий все вложил в журнал и театр. Стал величать себя писателем, драматургом, режиссером, а театр – народным. Назвал его «Алые паруса». Наладил контакты с прессой, для чего и понадобились пиарные снимки. Для спектаклей нужны были профессиональные осветитель и декоратор. А мне требовались деньги.

Пообщались мы плодотворно. Моих пауз в штатной работе как раз хватало на все идеи Валеры. Он подготовил образец договора, обозначил там скромную, но приемлемую сумму. И добавил:

– Это только начало. А потом, как поставим дело, с этого стола польется на тебя золотой поток.

Я уже понял и его, и то, что имеет смысл относиться ко всей этой фанаберии с юмором. Хотя в близком контакте мужик оказался простым и адекватным. При всех своих закидонах. Ему было под пятьдесят, мне тридцать, но он сразу пожал мне руку и сказал, чтобы я называл его без отчества и на «ты». Иначе не получится сотрудничества на равных. А он работает только с друзьями, а не с подчиненными.

Для начала Валера позвал меня на генеральную репетицию спектакля. Это был, конечно, «Гамлет». Встретил на следующий день вечером у одноэтажного здания в арбатском переулке. Дом был нежилой, бывший офис, считался заброшенным и аварийным. Валера сумел взять его в аренду и сделал вполне себе симпатичный, почти настоящий театр. Когда мы шли по зрительному залу к сцене, он говорил мне: