Со стыда провалиться - Робби Робертсон

Я меряю их долгим ледяным взглядом. Они поспешно удаляются.

Может быть, во мне говорит чересчур ревностный католик, но я давно уже подозреваю, что боль унижения связана с каким-то особенным, пикантным и дерзким удовольствием. В конце концов, унижение в той же мере напоминает нам о наших бессчетных потребностях, в какой указывает на презренные слабости, и писателю стоит внимательно прислушиваться к внутренней драме своих запросов. Именно в непроглядно-черную ночь истинного унижения, в мучительные часы духовного кровопускания писатель становится самим собой, наиболее полно и правильно проявляет себя, обнажая душу. Мы даже дерзнем назвать это Жизнью Писателя: единственный успех, на который можно рассчитывать, — это успех на страницах книги, все остальное — сладкие речи из руководства Ф. Скотта Фитцджеральда[16] по мгновенному взлету к славе — не больше чем распевки перед грядущей трехактной оперой позора.

В двадцать шесть лет, с целым мешком надежд и улыбок, я был счастлив впервые отправиться в тур по стране с презентацией своей книги. Погода стояла прекрасная, у меня был новый костюм, и я перемещался из одного города в другой в легком экстазе от выпитых коктейлей и бесконечных вечеринок, в полной уверенности, что образ жизни писателя очень даже по мне. Где бы я ни появился, чуть ли не со всех сторон на меня сыпались любезные предложения: не хотите ли написать для «Нью-Йоркера», поучаствовать в шоу Стадса Теркела[17], посетить Бьютт, штат Монтана, жениться на моей дочери… Дни мои были наполнены постоянными развлечениями, и я полагал, что не за горами и то время, когда мне предложат выступить в Конгрессе с докладом о положении в стране.

А потом самолет со мной и моим самодовольством на борту пробился сквозь облака и сел в Чикаго.

Вообще-то Чикаго очень приятный город. В нем много подростков и журналов со скромными тиражами. Мою книгу они приняли на ура, и будь вы таким же блаженным идиотом, каким был я, вы бы тоже позволили себе думать, что их восторг отражает всеобщее мнение и что вся Америка от мала до велика захлебывается от любви к автору «Пропавших без вести» — документального размышления о людях, ушедших из дома и не вернувшихся обратно. В то время понятие «день спокойных новостей» было мне еще незнакомо, а потому, когда продюсер телепередачи «С добрым утром, Чикаго» позвонил мне и пригласил на свою программу, я, естественно, вообразил, что эти люди тоже мечтают, чтобы О’Хейган великодушно к ним снизошел.

В восемь утра в гримерной стояла тишина. На стенах в рамочках висели фотографии американских актеров-комиков — помню, там было фото Филлис Диллер и еще, кажется, Сида Сизара со счастливой улыбкой на лице, опьяненного славой. С самого Нью-Джерси я пребывал точно в таком же состоянии, а потому сидел в кресле с чувством полного духовного блаженства. Тем временем гримерша принялась задело, вооружившись оранжевой губкой. Соседнее кресло занимала блондинка; наши взгляды встретились. Она улыбалась мне, и было в ее искушенном взгляде что-то такое, от чего все лампочки вокруг большого зеркала вдруг показались тусклыми.

— Вы позволите кое-что вам сказать? — спросила она.

— Валяйте, — отозвался я.

— Вы сидите с таким видом, будто вас по уши переполняет божественный свет, — сказала она, и ее резиновая улыбка резко сменилась злой гримасой.

— Божественный свет? — переспросил я. — Неделя, конечно, выдалась неплохая, но…

— Определенно, — кивнула она. — Божественный. Как в слове «набожность». — Она протянула руку. — Меня зовут Дана Плато. Вам, наверное, знакомо мое имя? — Она закончила предложение со слегка печальной, восходящей интонацией (американцы с успехом используют ее, одновременно выражая грусть и требуя к себе внимания). — Я снималась в известном телесериале «Ловкий ход». Он гремел на всю страну, — теперь она разговаривала с моим отражением в зеркале, — но с этим сериалом связано много плохого. Всех, кто в нем снимался, преследовали неудачи… да, нам всем сильно не повезло.

— Правда? — Я поднял брови, хотя прекрасно знал, кто она такая. В годы моей шотландской юности я регулярно смотрел «Ловкий ход» — сериал с участием популярного актера Гари Коулмана, эксцентричного темнокожего карлика с вечной ухмылкой и знаменитой фразой «Чего-чего?». Дана Плато играла там острую на язычок девчушку из его приемной семьи. Слыхал я и про «невезение»: эта нашумевшая история получила название «Проклятие „Ловкого хода“» и несколько лет не сходила со страниц таблоидов. Мое лицо приобретало все более оранжевый оттенок, я продолжал таращиться на Дану в зеркало, а в ее глазах засветились воспоминания.

— Меня арестовали за вооруженное ограбление. Видеосалон в Вегасе. Это все из-за денег, — вздохнула она. — А остальные ребята из сериала… Оружие, наркотики и так далее.

— О Господи, — произнес я.

— Вот именно, — сказала она. — Я порвала со всем этим, когда обратилась в христианство, потом прошла реабилитацию, а теперь приехала в Чикаго и буду сниматься в чудесном шоу «Лучшие моменты Голливуда».

Я призадумался. Рядом со мной сидит Дана Плато. Она нервничает. Она участвует в программе. С ее светлыми волосами, сагой об ограблении видеосалона, этой самой набожностью, да еще накануне премьеры нового шоу… Иисусе Христе! Куда мне, бедняге, до нее!

— Говорят, вы писадель, — сказала Дана.

— Верно, — подтвердил я.

— Обожаю писаделей. Боже мой, вы такой известный писадель!

— Вовсе нет, я пока только начинающий…

— Здорово, — воскликнула она. — Известный писадель. И мы с вами выступаем в одной программе. Должно быть, вы и вправду знамениты. И довольно милы к тому же. Обычно на такие передачи писаделей не приглашают.

На меня разом навалилось несколько страхов — какие-то из них, возможно, заставили бы вас меня пожалеть, но остальные не делали мне чести: во мне обнаружилось врожденное понимание всей кухни шоу-бизнеса, где правят своекорыстие и личный интерес, способный превратить Дайану Росс в Мисс Конгениальность[18].

Я набрал побольше воздуха и задал самый эгоистичный вопрос за всю свою карьеру:

— На передаче я выступаю после вас?

— По-моему, да, — сказала Дана.

Мое сердце камнем рухнуло в пропасть унижения. Я сразу представил себе картину: сперва на экранах появится «Мадам звезда телесериала 70-х, героиня светских хроник и сплетен, познавшая нищету и богатство участница долбаного ограбления видеосалона, ударившаяся в религию, прошедшая психологическую реабилитацию, а теперь королева шоу „Лучшие моменты Голливуда“, фантастический образец выживания в шоу-бизнесе, черт возьми, перед вами несравненная великолепная мисс Дана Плато!», а сразу после нее выползает молодой «Мистер кто он вообще такой с его паршивой книжонкой, огромным британским лбом, и почему он вгоняет зрителей в тоску своей чушью о пропавших людях, да еще с таким идиотским акцентом». Господь всемилостивый! Это же будет кровавая баня. Резня в Гленко[19]! Дана Плато показалась мне настоящим Кинг-Конгом шоу-бизнеса, а мне отводилась роль полураздетой Фэй Рэй[20] в огромной, волосатой и мощной лапе этого монстра.