📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПриключениеСен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов

Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 157
Перейти на страницу:

Без малейшего следа смущения, не сделав ни одного жеста, лишь медленно обведя полутемный зал своими широко открытыми немигающими глазами, Сен-Жюст заговорил глухим, лишенным модуляций необычным голосом, немного раскатисто произнося звук «р», что создавало странный, как будто режущий эффект:

– Я намерен доказать вам, граждане,

что король может быть судим

и что мнение Моррисона,

отстаивающего неприкосновенность короля,

и мнение Комитета законодательства,

предлагающего судить его как гражданина,

в равной мере ошибочны.

Короля следует судить

согласно принципам, не имеющим ничего общего

ни с тем, ни с другим мнением, -

вместо положенных внутренних ударений внутри каждой фразы оратор просто на мгновение останавливался, как бы делая паузу, а после продолжал свою, лишенную интонаций, речь; казалось, он разрезает каждый отдельный период на множество частей. И эта странная манера говорить, в сочетании с неподвижной, тонкой, словно высеченной из камня, фигуры застывшего на трибуне молодого человека, заставила окаменеть и зал, – замолчали обычно никогда не смолкавшие галереи для зрителей, смолкли и тихо переговаривающиеся депутаты.

– Я утверждаю,

что короля следует судить как врага,

что мы должны не столько судить его,

сколько поразить.

И поскольку ничто более не связывает его с договором,

объединяющим французов

[13],

формы судебной процедуры

определяются не гражданским законом,

а законом международного права…

Все еще не зная, как им реагировать на столь странную манеру речи, умеренные члены Конвента в замешательстве переглядывались между собой. Да, они уже отметили и высокомерную самоуверенность оратора (он, видите ли, что-то «намерен доказать»!); и то, что он вообще никакой не оратор, – речь читалась по бумажке (в которую выступавший, правда, почти не смотрел, полагаясь, видимо, на свою память), заранее приготовленные высокопарные фразы слетали с почти неподвижных губ, застывшее лицо оставалось бесстрастным; даже в «античных» сравнениях самой речи чувствовалось, что молодой человек не столь давно покинул школьную аудиторию:

– Когда-нибудь поразятся,

что в восемнадцатом веке

люди были более отсталыми, чем в эпоху Цезаря.

Тогда тирана умертвили на глазах всего сената

без всяких иных формальностей,

кроме двадцати трех ударов кинжалом,

без всякого иного закона,

кроме свободы Рима…

С недоумением жирондисты смотрели на эту неподвижную, не пошевелившуюся за целый час своей речи фигуру.

Впервые с трибуны Конвента обретали стройность формулировок и изящность декламации столь кровожадные фразы:

– Когда вы признали,

что король не обладает неприкосновенностью

перед лицом суверена,

когда его преступления против народа

вписаны повсюду кровью народа,

когда потоки крови ваших защитников хлынули,

если можно так выразиться,

к самым вашим ногам

и обагрили даже изображение Брута, -

здесь оратор обернулся и широким патетическим жестом показал рукой на бюст Брута, стоявший позади него под огромной доской с пучками римских ликторских связок и текстом Декларации прав человека, -

…Можно ли проявлять уважение к королю?

Это было бы воистину проявление тирании -

требовать суда в соответствии с законами,

которые он сам уничтожил…

Судить короля как гражданина!

Эти слова поразят бесстрастных потомков.

Судить – значит применить закон.

Закон есть правовое отношение,

но какое же правовое отношение

может существовать между человечеством

и королями?

Что общего между Людовиком

и французским народом,

чтобы щадить его

и после свершенного им предательства?…

Все больше и больше необычная речь завораживала давно притихшую аудиторию. Теперь ее впечатление усиливали как раз те моменты, которые вначале казались совсем невыигрышными: и высокопарно-холодная декламация, и мерные, точно отчеканенные, фразы, и контраст между юным обликом оратора и сложностью политико-философских построений его речи; и даже отсутствие пафоса в голосе искупал пафос самой речи.

– Какими бы иллюзиями,

какими бы соглашениями

ни прикрывалась королевская власть,

она является извечным преступлением,

против которого всякий человек

имеет право восстать и вооружиться;

это одно из тех преступлений,

которое не может быть оправдано

даже ослеплением всего народа…

Невозможно царствовать и не быть виновным;

нелепость этого слишком очевидна.

Всякий король – мятежник и узурпатор.

Как неотвратимо возносится и падает нож гильотины, так падали резкие, холодно-яростные слова необычного оратора в заледеневший зал королевского Манежа, в котором проходило заседание Конвента, и их грозный смысл вдруг доходил до сердца и ума каждого:

– Людовик боролся против народа; он побежден.

Это варвар, это чужеземный военнопленный.

Вы убедились в коварстве его замыслов;

вы видели его войско.

Изменник не был королем французов,

он был королем кучки заговорщиков…

Народ, если когда-нибудь король будет оправдан,

помни, что мы недостойны более твоего доверия,

и ты сможешь обвинить нас в измене…

Я не вижу среднего пути -

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 157
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?