Праздник лишних орлов - Александр Бушковский

– Подавай через перила!

Дело пошло быстрее. В общей массе они закинули на борт и свои сумки. Погрузились. Капитан велел очистить палубу и начал посадку. Он встал у конца трапа, а с причала на трап людей отправлял монах-офицер. Тот высился над толпой, молча отсчитывая на борт сначала женщин с детьми, потом мужчин. Пух и Горе пристроились в конце очереди. Посреди посадки откуда-то сбоку подошел, прихрамывая, пожилой мужчина, почти старик, в драном полупальто и с инвалидной палкой. Седые волосы торчали из-под старой кепки, почти закрывая уши. Он был небрит и неопрятен.

– Разрешите… местному жителю, – сказал он скорбным голосом.

– Сейчас группу посадят, потом местные, – ответил ему кто-то из паломников.

– Разрешите… я соловецкий, можно сказать, монах…

– Не стыдно вам, мужчина? Какой же вы монах? – уже не так спокойно спросил паломник.

– Извините, извините, – смутился вдруг старик, – не монах, конечно, просто местный, с острова. Извините…

Пух упустил его из виду, потому что народ у трапа задвигался быстрее. Мужчины проходили по доскам смелее женщин. Когда подошла очередь Пуха и Горя, монах остановил их жестом руки, повернулся к капитану и сказал басом:

– НЕ МОИ!

– Товарищ капитан, разрешите мне на минуточку… – вежливо попросил Горе и, повернувшись к Пуху, шепнул: – Быстро давай «лопату»[5]!

Пух сунул ему кошелек, и он, слегка задев плечом, обошел монаха, когда капитан жестом разрешил ему пересечь трап. На палубе команда готовилась отдать концы, последние паломники спускались в пассажирский салон. Горе что-то быстро сказал капитану, пожал ему руку и кивнул Пуху: можно, мол. Пух вслед за монахом взошел на борт.

– Пойдем-ка на корму, с глаз долой, – сказал Пух Горю.

Тут рядом с капитаном возникла неопределенного возраста женщина в желтой куртке и бейсболке с ушами и голосом кондуктора сказала, обращаясь к ним:

– Так, мужчины, вы не из группы, оплачиваем посадочные!

– Не вопрос, хозяюшка, сколько? – среагировал Горе.

– Вас двое, значит, двести!

Горе отсчитал ей купюры, и они пробрались на корму.

– И капитану я дал денег, и эта активистка еще маленько щипнула, – усмехнулся Горе.

Пух отмахнулся. Пусть радуются.

С берега отдали трап и швартовы. Паломники забились в салон, а те, кому не хватило мест, стояли. Палуба задрожала, дизель загудел, запахло до боли знакомым Пуху выхлопом дизеля, и пароход отчалил. Чайки застонали. Пух и Горе остались наверху, засунув руки в карманы, и глядели на унылый берег. Камни. Старые избы. Полуразвалившиеся причалы. Дымящие трубы. Темные часовни. О, одна новая, желтого дерева. На выходе из бухты ветер засвистел, качка усилилась, и стало холодно.

– Семнадцать лет здесь не был! – Горе перекрикивал мотор и волны. – А на корабле в море вообще первый раз!

– Слушай, братан, мы тут за три часа задубеем! – прокричал в ответ Пух и достал из сумки рукавицы.

– А я перчатки не взял! Хорошо хоть водки выпили!

– Ты левша, возьми левую. – Пух отдал ему рукавицу. – Сейчас раскачает, будем за леера держаться!

– Блин, не знаю, есть у меня морская болезнь или нет?!

– Посмотрим! Ты молодой, выпивший – должен вытерпеть! Трезвому хуже!

Берега уходили, расступаясь. Медленно проползали мимо острова. Над открытым морем ветер начал рвать тучи, дождик перестал, но качать стало серьезнее. Волны с белыми гривами толкали в борт наискосок. Пух застегнул все пуговицы и ухватился за палубную надстройку. Макушки отдельных волн все же заливали палубу сквозь сливные отверстия в фальшборте, и им приходилось заскакивать на кнехты, чтобы не промокнуть.

Из салона на палубу, качаясь и хватаясь руками за переборки, выбрался мужчина в военном свитере, с бледным лицом. Он перегнулся через леера, и его вытошнило.

– Салон в носу, там качает сильнее! – сказал Пух Горю в самое ухо. – А им внутри еще и горизонта не видать! Натерпятся, бедолаги!

Сначала небо вдали, прямо по курсу, расчистилось и посинело. Потом резко сверкнуло солнце и чуть приглушило волны, а над кильватерной струей вспыхнула радуга. Народ, почувствовав облегчение, стал просачиваться на палубу и дышать. Многие выбрасывали за борт пакеты с рвотой.

Под синим небесным столбом там, впереди, на темной глади моря вдруг появилось светлое пятнышко. «Монастырь», – сказал Пух сам себе и толкнул Горе. Тот молча кивнул. Еще не было даже видно острова, а монастырь уже белел. Потом от него в разные стороны растянулась полоска черной земли.

– Остров-то здоровенный! – Пух почему-то заволновался. – Где искать будем?

– Спросим, язык не отсохнет! – успокоил Горе. Он тоже словно замер, внимательно рассматривая растущую землю сощуренными глазами.

Пароход ожил. По палубе сновала команда; паломники, прижавшись к фальшборту, разглядывали остров. Чайки снова повисли над палубой. Дети улыбались и, толкая друг друга, показывали пальцем на радугу. Скоро земля впереди заняла половину горизонта, стал виден рельеф, потом леса и заливы и в конце концов строения по берегам вокруг монастыря. Издали монастырь будто висел в воздухе над крепостными стенами. Маковки изредка вспыхивали и несколько мгновений сияли.

Вошли в монастырскую бухту. Качка улеглась. Над островом солнце боролось с остатками туч, пронзало их лучами, и они истекали последними каплями дождя. Люди засобирались на сушу. Разглядывая ухабы грунтовых дорог, Пух мельком оценил толщину стен из огромных камней и мощь сторожевых башен.

Вот наконец и причал. Пара таких же, как «Николай», небольших пароходов, несколько суденышек поменьше, моторные лодки и солнце в воде. Народу на пристани мало, стоят маленький автобус и грузовичок. Капитан «Николая» умело подрулил к борту дремлющего у причала парохода со странным названием «Туман» и заглушил дизель. Команда бросила швартовы и перекинула трап. Выходить на берег надо было через «Туман».

– Давай соскочим первыми! – предложил Горе.

– Разгружать не будем? – засомневался Пух.

– А монахи на что? Вон они ходят! Им же весь грев[6]! Пусть на себя и поработают. – И он перепрыгнул с «Николая» на «Туман».

Пух, не оглядываясь, шагнул за ним.

Под ногами была глинистая дорога – земля монастыря. Пух и Горе шли к его воротам, обходя грязные лужи. Странно, интереса к монастырю Пух не чувствовал. Волновало его только одно – где тут Фома? Рядом с ними шагал серо одетый мужичок с бородой и солдатским вещмешком за плечами.

– Простите, – обратился к нему Пух, – вы не подскажете, где нам здесь найти послушников?