На подступах к Сталинграду - Александр Филичкин

Тяжёлые корпуса загорались и какое-то время пылали так ярко, словно были сделаны из бумаги. Огонь быстро стихал, но клубы плотного дыма долго стояли столбом и поднимались к синему небу. Иногда детонировал боезапас. Ударной волной срывало широкую башню и швыряло на несколько метров.

Когда фрицы прорвались к окопам вплотную, из двух десятков грозных машин уцелело лишь шесть, а из фашистских солдат осталось не более трети. Словно по чьей-то команде, танки остановились и, отстреливаясь на ходу, покатились туда, откуда пришли.

Одетые в серо-зелёную форму, захватчики упали в траву и, плотно прижимаясь к земле, медленно отползали назад. Едва и те и другие отошли от советских позиций, как вновь появилась знакомая «рама» и начала кружить в облаках.

Какое-то время всё было спокойно, а затем заработали немецкие пушки. Послышался гул дальнобойных орудий, и на измученных советских солдат посыпались большие снаряды.

С душераздирающим воем фугасы летели с проклятого запада и падали на позиции советских солдат. Гремели мощные взрывы. Ударные волны поднимали в воздух огромные тучи мельчайших частиц. Тысячи раскалённых осколков летели на многие метры и уничтожали всё живое вокруг. Кое-что из этой напасти досталось полковой артиллерии и миномётчикам, стоявшим в глубине обороны.

Сколько часов длился обстрел, Павел не помнил, но ему показалось, что этот ужас никогда не закончится. Затем грохот неожиданно стих и наступило очередное затишье. Парень выбрался из окопчика, засыпанного рыхлым суглинком почти целиком. Посмотрел на потемневшее небо, затянутое дымом и гарью, и понял, что день клонится к вечеру.

Оставшиеся в живых командиры пришли в себя от обстрела. Обошли разгромленные позиции. Провели перекличку и с ужасом подсчитали потери. Выяснилось, что из 3182 человек, прибывших сюда накануне, большая часть убита. Здоровых бойцов оказалось чуть более полутора сотен.

Почти полтысячи красноармейцев имели ранения разной тяжести. От полученных в ходе боя увечий и большой кровопотери многие из них были на грани жизни и смерти. Как и кем оборонять данный рубеж, никто толком не знал. Ещё одна такая атака, и от недавно сформированного стрелкового полка никого не останется.

Не успели офицеры обсудить положение, в котором оказалась военная часть, как раздался конский топот.

Возле окопов появился вестовой из штаба дивизии и передал пакет из плотной бумаги.

Внутри находился короткий приказ: «Отойти к ближайшему селу, лежащему в шести километрах к востоку. Встать на околице. Создать рубеж обороны и ждать прибытия свежих сил».

По редкой цепочке солдат прошла очередная команда: «Оставить всех раненых! Приготовиться к маршу!»

Способные двигаться самостоятельно удивлённо переглянулись. «Нужно бросить товарищей?» – читалось на их встревоженных лицах. «А что с ними будет, когда появятся фрицы? Ведь враги не станут возиться с калеками. Перебьют несчастных людей, словно кроликов! С другой стороны, – размышляли они, – нас слишком мало, и мы не сможем их всех унести. К тому же они свяжут нас по рукам и ногам. Сами погибнем и их не спасём!» Как ни тяжело было на такое решиться, но все понимали, что другого выхода нет.

Раненые тоже всё поняли правильно. Они печально вздохнули и опустили потухшие взгляды к земле. Кто-то начал молиться, кто-то ругаться, а кто-то стал готовиться к последнему бою. Подвинул к себе винтовку с гранатами и подсумки с патронами. Кое-как поднялся на ноги и постарался занять такую позицию, из которой он сможет стрелять по врагам.

Уцелевшие бойцы повели себя одинаково. Сглотнули комок, появившийся в горле. Отвернулись от тех, кто не способен идти, и стали собираться в дорогу. Все знали, что за потерю шинели, оружия и вверенного им снаряжения грозит трибунал и скорый расстрел. Поэтому старались взять всё, что нужно. А если получится, то прихватить хоть немного боеприпасов. Не то ненароком нарвёшься на фрицев, а отбиваться-то нечем.

В расчёт Павла входило пять человек, но из них невредимыми остались лишь он и сержант, командир отделения. Поэтому им двоим пришлось тащить на себе 82-миллиметровый стальной миномёт.

Парень свернул шинель, но не стал надевать её на плечо. Прицепил сзади вьюк с опорной плитой, а на грудь повесил ствол, ещё тёплый от частой стрельбы. В правую руку взял винтовку, а левой поднял мешок с притороченной скаткой. Всё это вместе тянуло не меньше полста килограммов.

Тем временем командир разместил за плечами стальную двуногу, на груди – «трёхлинейку», скатку и «сидор», а в руки взял по лотку с тремя снарядами в каждом. Так что на невысоком сержанте груза оказалось не меньше, чем на его крепком товарище.

Во время обстрела фашистов из восьми миномётов полковой батареи уцелело лишь пять. Три орудия накрыло фугасами, а расчёты, что находились поблизости, насмерть побило осколками. Большая часть тех, кто выжил на соседних позициях, получила ранения.

Здоровых оказалось вдвое меньше, чем нужно, и все были навьючены до предела. Даже едва стоящие на ногах раненые бойцы и те тащили не только шинели, винтовки и «сидоры». Они развязали мешки и положили в них кто одну, а кто две четырёхкилограммовые чушки. Плюс взрыватели к ним.

Контуженный взрывом молодой лейтенант осмотрел людей, оставшихся от вверенной роты. Поставил во главе колонны парней, которые оказались нагружены больше всего, и повёл их к деревне, куда двигался разгромленный полк.

Группа из двадцати трёх человек спустилась с пригорка, где находилась позиция. Выбралась на пыльный просёлок и встала в хвост колонны отступающей воинской части.

Качаясь под весом железа, Павел упёрся взглядом в сапоги офицера и, ничего не видя перед собой, шёл прямо за ним. Полсотни кило, висевшие на телах трёх бойцов, скоро дали о себе знать. Через триста метров солдаты потеряли последние силы. Дыхание стало коротким и шумным, пот ручьями лил по лицу, а ноги начали мелко дрожать.

Лейтенант обернулся. Заметил их состояние и приказал: «Привал – пять минут».

Павел сошёл на обочину и бросил мешок. Упёр винтовку прикладом в землю и, держась двумя руками за ствол, медленно встал на колени. Свалился на левый бок и замер, словно убитый.

Рядом появился сержант. Согнул ноги в коленях. Поставил лотки со снарядами на траву и лёг возле них. «Трёхлинейку» и «сидор» он оставил висеть на себе.

Едва измученные солдаты слегка оклемались, как офицер приказал: «Подъём!»

Павел попробовал встать и понял, что в одиночку не сможет этого сделать. Командир расчёта, на котором висело около двадцати пяти килограммов, медленно поднялся с земли и крикнул одного из миномётчиков, идущего в хвосте отряда.

Подошёл солдат с перевязанным правым плечом и встал справа от неподвижного парня. С другой стороны разместился сержант. Они вдвоём взяли товарища под руки и, скрипнув зубами, рывком поставили его вертикально. Вручили винтовку, скатку вместе с мешком и подтолкнули вперёд.