Как придать своей жизни больше любви и смысла - Барбара де Анджелис

Представьте себе компанию людей, надежно запертых в комнате. На стенах — десятки мощных динамиков, изрыгающих тысячи децибел музыки. Мерцают экраны многочисленных телевизоров, настроенных на разные каналы. Очень скоро у большинства этих людей резко изменится настроение, они будут совсем по-другому себя вести.

Став подавленными, переутомленными, встревоженными, они начнут проявлять признаки враждебности и агрессивности. И в конце концов эти люди скатятся к насилию. Такие замечательные, казалось бы, ребята примутся орать друг на друга, и даже самые утонченные из них окажутся втянутыми в драку.

Почему так произошло? Люди стали жертвами избыточной стимуляции. Научные исследования воздействия избыточной стимуляции на животных и людей показывают, что, когда мы в течение короткого времени подвергаемся слишком интенсивному умственному, эмоциональному или сенсорному воздействию, наш уровень беспокойства резко возрастает. Это беспокойство должно найти какой-то выход, и подопытные особи часто находят его в проявлении враждебности и насилия. Наш мозг словно сигнализирует: «ОСТАНОВИТЕСЬ! Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ. МЕНЯ СЕЙЧАС ПРОСТО РАЗНЕСЕТ НА ЧАСТИ!!!»

Нечто подобное в слабых формах все мы пережили. У вас в один и тот же момент зазвонил телефон, засвистел чайник, а тут и ребенок задал вам какой-то вопрос. Вам хочется закричать. Ваш мозг «зашкаливает», вы стонете или бросаете бранное слово — свидетельство того, что в вашем мозгу произошло «короткое замыкание».

Мы, в Америке, страдаем от «расплавления»-мозгов и «коротких замыканий» в эмоциях. В наши границы вторглись спутниковое телевидение, факсы, сотовые телефоны, и становится все меньше мест, где можно От них укрыться. Мы больше не можем, спрятавшись в собственном маленьком мирке, игнорировать то, что происходит в других частях страны или земного шара. В том новом конгломерате, в котором мы живем, нас постоянно и безжалостно избыточно стимулируют, тем самым приговаривая к жизни в состоянии постоянного легкого, но вполне ощутимого беспокойства.

Беспокойство — это не просто состояние психики, оно проявляется и в сильном нарушении функционирования всего организма. Наше тело тоже реагирует, когда мы переживаем страх или нервозность: подскакивает кровяное давление, учащается пульс, учащается дыхание. Тело как будто готовится к атаке. Пусть не все мы становимся способны на насилие и проявляем признаки явной враждебности. Но одно из вредных воздействий постоянной стимуляции — это то, что мы пристрастились к этому чувству взвинченности и нуждаемся в нем все больше, чтобы ощущать себя живыми.

Посмотрите на общую тенденцию, выявившуюся в популярных телевизионных шоу за последние несколько лет: «Телефон спасения 911», «Чрезвычайная ситуация», «Полицейские» — нам недостаточно программ, которые мы называем «документальными». Для привыкших к непреходящему чувству тревоги людей недостаточно наблюдать трагедии, происходящие во всем мире, по Си-эн-эн двадцать четыре часа в сутки. Мы хотим видеть как можно больше автокатастроф, больных в критическом состоянии, героев-спасателей и лихо закрученных сцен арестов. Нам необходима постоянная подкачка адреналина.

Еще один излюбленный жанр — это, конечно же, ток-шоу, в которых мы каждый день наблюдаем, как американцы выплескивают враждебность и злость на свою дражайшую половину, изменившую им, родителей, которые нещадно их колотили, или соседей, чья собака регулярно гадит у них на лужайке. Мы видим, как бритоголовые или афроамериканские сепаратисты нещадно осыпают друг друга расистскими оскорблениями, слышим, как супружеские пары предают огласке самые интимные и постыдные подробности своей несчастливой сексуальной жизни. Десять лет назад в эфир выходило всего два-три подобных шоу за день, теперь их — десятки. Создается впечатление, что мы в большей степени интересуемся чужой жизнью, чем стараемся полно и насыщенно прожить свою собственную.

Вчера утром я включила телевизор и несколько минут смотрела популярное ток-шоу. Супруги сидели в студии и орали друг на друга. Я едва могла разобрать, о чем они говорят, ведь они кричали одновременно, тогда как ведущий программы молча стоял возле них, делая вид, что утратил контроль над ситуацией, но я-то знаю: втайне он чувствовал удовлетворение, потому что его рейтинг за счет этих двух маньяков, мужа и жены, повысится.

Я говорю так, основываясь на собственном опыте.

Я сочувствую тяжелой работе ведущих и продюсеров подобных программ, потому что в свое время я сама вела ток-шоу для одной из ведущих телевизионных сетей. День за днем я билась над тем, чтобы произвести на свет хорошую передачу, которая просветила бы зрителя относительно человеческих взаимоотношений. Но всегда натыкалась на один и тот же аргумент — «хорошая передача не принесет массового зрителя». Поэтому, чтобы конкурировать с другими популярными телепрограммами, мне приходилось выискивать монахинь-трансвеститок, папаш в женском белье и женщин, которые встречались только с артистами мужского стриптиза.

Новейшая дань нашей жажде сенсации — «ТВ-суд», целый канал, отведенный под прямые репортажи судебных процессов, гражданских и уголовных. Миллионы американцев каждый день настраивают телевизор, чтобы наблюдать, как ответчики обливаются потом под огнем обвинителей, и жертвы, глотая слезы, дают показания о том страшном, что им пришлось пережить. Нам нравится гадать: виновен — невиновен, и мы возбужденно ожидаем нового поворота в этих судебных делах, словно толпа современных линчевателей, предвкушающих, как лошадь рванет из-под бедняги осужденного.

Что технический прогресс сотворил с нашими ценностями, с нашей душой?

Продемонстрировав нам такое количество человеческих драм, техника сделала нас бесчувственными к собственной боли и к боли окружающих.

Вице-президент Ал Гор в своей книге «Земля в состоянии равновесия» пишет: «Точно так же, как в разваливающейся семье члены ее, спасаясь от боли, анестезируют свои эмоции, у нашей пришедшей в упадок цивилизации выработалось привыкание, не дающее нам чувствовать болезненное отчуждение от мира». Другими словами, мы стали бесчувственными. Нам недостаточно нормальных, повседневных эмоций, чтобы ощущать себя живыми и полными страстей.

И таким образом, мы стали нацией, подглядывающей в замочную скважину. Мы заводимся от страданий и скандалов. Созерцание физического и эмоционального насилия нас бодрит, мы развлекаемся, видя незнакомых людей в состоянии психического стресса. Мы можем сколько угодно морализировать о семейных ценностях, но суть все равно в том, что в Америке конца двадцатого века мы испытываем болезненное пристрастие к шоку.

Ни в чем это не проявляется столь очевидно, как в общенациональном помешательстве на сексе. Секс стал главным объектом нашего внимания: он на обложке журнала, он в сюжете телепередачи, он в книге «Обо всем». Журналист Нил Габлер уверен, что все большая сексуальная откровенность, наблюдаемая в нашей культуре, от радио до телевидения, отражает «наше отчаяние вследствие утраты подлинного». «Мы чувствуем ненормальный дефицит всего настоящего в политике, искусстве, религии, спорте, даже в человеческих взаимоотношениях, — пишет он. — Мы больше ни во что не верим. Нам, постоянно сталкивающимся с подделками, хочется чего-нибудь настоящего. И поскольку половой акт лишен искусственных напластований, он представляет собой нечто основополагающее. Если говорить метафорически, предельно понятный язык секса… действительно прокладывает путь… к чему-то изначальному, примитивному и настоящему».