Гостья из прошлого - Алексей Борисов

брезгливости. Приятели продолжали общаться по телефону и путём переписки.

От пожеланий блогер только отмахивался, уже оседлав тему общественного транспорта, а именно прокладки легкого метро взамен почившего трамвая. Она действительно разожгла живую дискуссию на просторах Интернета, и Чушкин спешил набрать очки.

Примерно так же, как слесарь-интеллигент из «Двенадцати стульев», он использовал малейший повод, чтобы высказаться. Сразу переходя на «ты», Чушкин давал понять, что все еще пешком под стол ходили, когда с его мнением считались отцы города и области.

Отцы разных лет Чушкина припомнить не могли, как ни старались. Поэтому суждения новоявленного эксперта вызывали насмешки, от которых блогер натурально бесился. В ярости он кидался давать отпор, брызгал слюной на дисплей и клеил оппонентам ярлык погубителей сладкой советской действительности.

Возраст и социальный статус противников Чушкин во внимание не принимал, от чего комический эффект его выступлений лишь возрастал. Но блогер был уверен, что занят важной и нужной миссией.

Так и сегодня, перед тем как разоблачить происки США в безвоздушном пространстве, он родил девять комментариев подряд, посвященных одному лицу. Лицо осмелилось непочтительно отозваться о его требовании к мэрии утроить протяженность будущего метрополитена.

«Перестаньте ерунду молоть», — лаконично ответили Чушкину, и блогер завелся.

Уже излив свой праведный гнев, он где-то в глубине души ощутил, что перегнул палку. Но пока переключался на геополитику, забыл о содеянном. Как выяснилось, напрасно.

«Я тебя знаю, Светлозар. Ты Чушкин», — пришел ответный комментарий, и патриотический блогер похолодел.

«Живешь на Третьей улице Сантехников, дом пять, квартира сорок семь. Второй подъезд», — неумолимо продолжал оппонент.

Чушкин едва не поперхнулся и перестал жевать.

«Как узнал? Откуда? Не может быть!» — у него часто заколотилось сердце. Неужели, правда, ЦРУ или АНБ? Неужели мы все под колпаком?

«Фотки свои убирать надо», — с издевкой пояснил пишущий.

И тут Чушкин вспомнил… Только-только обзаведясь, прости Господи, аккаунтом, он по неосторожности выложил в альбом старое-престарое фото. Сходство с сегодняшним Чушкиным там было минимальное. Достаточно сказать, что весил он в минувшую эпоху почти на центнер меньше. Видимо, вычищая потом всё лишнее, могущее идентифицировать его личность, блогер недоглядел.

«Готовься. Приду и рыло пощупаю», — добавил критик его творчества и вышел из режима онлайн.

Чушкин облился потом. Схватился за клавиатуру, начал удалять свои многочисленные комментарии. Затем опомнился, активировал функцию «Служба поддержки».

— Скорее, скорее давай! — торопил он не слишком поворотливый компьютер.

«Хотите подать жалобу?» — спросил администратор американской социальной сети.

«Да», — ответил Чушкин.

«Выберите один или несколько пунктов, чтобы мы могли принять меры».

На всякий случай Чушкин поставил несколько галочек. Своего виртуального оппонента он обвинил в отсутствии толерантности, подчеркивании физических или умственных изъянов и разжигании национальной розни.

«Жалоба принята. Идет проверка».

Пока за океаном реагировали, Чушкин с кряхтением выбрался из кресла и неожиданно проворно подбежал к входной двери. Проверил замки, потрогал засов. От этих усилий он совершенно выдохся и опустился на полку для обуви в прихожей. Полка опасно заскрипела. Пришлось встать и прислониться к стене.

«Может, заблокируют его. Если повезет, то на месяц, — подумал Чушкин. — Всё-таки у них дело хорошо поставлено».

Оставалось позвонить в полицию своего буржуазного государства, дабы она спасла его от реальных побоев.

Лицемеры

Писатель Квартальный понял, что у него паранойя. Или что-то вроде этого. Он абсолютно перестал верить отзывам о своем творчестве.

Отзывов было не слишком много, но и не так чтобы совсем мало. В основном их оставляли его друзья и знакомые.

Книжки писателя выходили в электронном виде. До бумажных версий дело пока ни разу не доходило. Квартальный, впрочем, сперва не впадал в уныние.

— Так бывает с каждым, — уверял его, исходя из богатого опыта, литературный агент Грызунов.

— Так уж и с каждым? — отвечал писатель.

Ни в каких союзах Квартальный не состоял, творил сам по себе.

— Временные трудности — обязательный этап. Когда продвинем твои произведения, отбоя от издателей не будет.

На эти слова агента писатель реагировал скептической ухмылкой. Ему казалось, что издателям вполне хватает бестселлеров Стивена Кинга и Джоан Роулинг.

Тем не менее, Квартальный упорно продолжал сочинять. Он был далек от сравнений себя с Кингом, однако до поры до времени считал, что и его сюжеты достаточно захватывающи, а уровень исполнения весьма недурен.

Такую убежденность в нем поколебали именно друзья со знакомыми. Они не ругали произведения Квартального — как раз наоборот, хвалили и стиль, и слог, и то, как выстроена интрига, как жизненны герои. В один прекрасный день он понял всю фальшь подобных заявлений.

— Нет, ребята, меня не проведете, — бормотал Квартальный, читая очередной положительный отзыв.

Он твердо уверился в том, что его писанину способны адекватно оценить только профессионалы, обитающие в издательствах и толстых литературных журналах. А какие профессионалы из лично знающих его людей?

— Расстраивать меня не хотите, понимаю. Добрые вы, — приговаривал Квартальный. — Люблю, ценю.

Для пущего вдохновения писатель предпринимал прогулки в близлежащий лесок. Его путь пролегал мимо заброшенного строительного забора из бетонных плит. На одной из них кто-то, видимо, из числа праздно шатающихся подростков намалевал без знаков препинания краткую надпись: «Катя лицемерка».

Определение показалось Квартальному идеально подходящим для его ситуации. Лицемерия он на дух не выносил.

— Ты потерпи немного. Не сразу Москва строилась, — убеждал Грызунов.

Деньги он взял с писателя совсем пустяковые, сказав, что рассчитывает на процент с договора о публикации. Только заключать договор на бумажную книгу с Квартальным по-прежнему никто не спешил.

— Лицемеры… Лицемеры… — повторял писатель, шагая от дома к лесочку и обратно.

Заброшенный забор как бы подтверждал его правоту.

— Может, хватит себя изводить? — спрашивала жена.

В талант Квартального она не верила, а он не давал ей читать написанное. Мир в семье от этого, правда, не страдал. На высказывания супруги о том, что надо писать, как Толстой с Достоевским, или не писать вовсе, Квартальный возражал, что и во времена классиков хватало достойных авторов.

— Кто-нибудь их помнит? — интересовалась жена.

— Современники ценили, — аргументировал писатель.

— Ах, современники…

Постепенно количественные изменения перешли в качественные. Квартальный утратил покой, стал нервным и раздражительным. Дома за ужином он ни с того, ни с сего наорал на сына, затем послал к чёрту Грызунова, который позвонил насчет продления агентского контракта, и даже шуганул кошку, взобравшуюся на микроволновку.

— Все врут, никто правды в лицо не скажет, — говорил он вслух, отмеряя привычные десять тысяч шагов по лесным тропинкам.

В обстановке тотального лицемерия жизнь превратилась в ад. Квартальный забросил очередную захватывающую повесть, не доделав ее до середины, и тупо валялся на диване.