Мост - Иэн Бэнкс

— Я ищу офис доктора Джойса, — говорю сидящей за столом полной суровой тетке. — Он был в офисе тридцать четыре двадцать два. Я еще вчера туда приходил и с ним виделся. Но он, похоже, переселился.

— Вы пациент?

— Меня зовут Джон Орр. — Я даю ей прочесть на браслете остальные сведения обо мне.

— Минуточку. — Она поднимает телефонную трубку.

Я сажусь на мягкую скамью посреди регистратуры, которая окружена коридорами; они расходятся, как спицы от ступицы колеса. Те, что покороче, ведут на открытый воздух. Ветерок колышет мягкие белые занавеси. Женщина за столом беседует по телефону то с одним человеком, то с другим. Наконец она кладет трубку.

— Мистер Орр, доктор Джойс теперь находится в офисе тридцать семь ноль четыре.

Она рисует, как мне добраться до нового офиса. У меня в груди тупо ноет — там живет кольцевидное эхо боли.

— Мистер Брук шлет вам свои наилучшие пожелания.

Доктор Джойс поднимает глаза от записей, моргают серовато-розоватые веки. Я рассказываю сон про галеоны и обмен абордажными партиями. Он слушает не перебивая, время от времени кивает, изредка хмурится и делает пометки в блокноте. Потом я умолкаю, и затягивается пауза.

— Мистер?.. — недоуменно переспрашивает доктор Джойс. Тонкий серебряный карандаш нависает над блокнотом, точно крошечный кинжальчик.

— Мистер Брук, — напоминаю. — Поступил из хирургии почти одновременно со мной. Инженер, страдает бессонницей. Вы его лечите.

— А-а!.. — говорит через секунду доктор Джойс. — Вот вы о ком! — И опять склоняется над блокнотом.

Новые помещения доктора Джойса еще грандиознее прежних: тремя этажами выше, больше по площади. Все это говорит о том, что дела его продолжают идти в гору. У него теперь и референт, и секретарь в приемной. Да, к прискорбию моему, это крутое восхождение выдержал и МДР. «Мистер Орр, да вы прекрасно выглядите! Как я рад вас видеть! Присаживайтесь! Позвольте взять ваше пальто. Чашечку кофе? Или чая?»

Серебряный карандашик отправляется в нагрудный карман.

— Итак, — разминает кисти врач, — что вы извлекли из этого сна?

Ну вот, снова-здорово!

— Док, — говорю, рассчитывая фамильярным тоном для начала подействовать ему на нервы, — хоть убейте, ничего сказать не могу. Не моя профессия, сами понимаете. А как насчет вашего просвещенного мнения?

Доктор Джойс секунду-другую спокойно глядит на меня. Затем встает и бросает блокнот на стол. Подходит к окну, стоит, глядит наружу и часто кивает.

— Орр, я вам выскажу свое мнение, — поворачивается ко мне. — Я думаю, что оба эти сна, и сегодняшний, и вчерашний, ровным счетом ничего нам не дали.

— Да? — спрашиваю. Эх, черт побери, а я так старался! Откашливаюсь, изрядно раздосадованный. — И что теперь делать будем?

У доктора Джойса странно блестят голубые глаза. Он выдвигает ящик из стола, достает большой альбом с моющимися пластиковыми страницами и фломастер, вручает их мне. На страницах альбома в основном незаконченные рисунки и тесты с чернильными кляксами.

— Раскройте на последней странице, — говорит добрый доктор.

Я дисциплинированно листаю до конца. На последней странице — два рисунка.

— Что делать? — спрашиваю. Все это как-то по-детски.

— Видите короткие черточки? Четыре на верхнем рисунке, пять — на нижнем?

— Да.

— Дорисуйте стрелочки, чтобы получились соответствующие векторы силы.

Я открываю рот, чтобы спросить, но Джойс вскидывает руку:

— Больше я вам ничего сказать не могу. Не имею права давать подсказки или отвечать на вопросы.

Я беру фломастер, пририсовываю, что велено, и отдаю альбом доктору. Он глядит и кивает.

— Ну что? — спрашиваю.

— Что «ну что»? — Он достает из выдвижного ящика тряпку и протирает страницу, а я кладу фломастер на стол.

— Я правильно сделал? Врач пожимает плечами.

— Что такое «правильно»? — грубовато спрашивает он, пряча альбом, фломастер и тряпку обратно в ящик. — Будь это экзаменационный вопрос, я бы счел, что вы с ним справились. Но мы не на экзамене по физике. Это всего лишь психологический тест, и он должен был о вас кое-что рассказать. — Он снова царапает в блокноте серебряным карандашом с выдвижным грифелем.

— И что же он обо мне рассказал? Джойс опять пожимает плечами, глядя в свои записи.

— Не знаю, — отвечает он ворчливо. — Что-то должен был рассказать, но что именно — не знаю. Пока.

Очень хочется садануть по его серовато-розоватому носу.

— Понятно, — киваю. — Что ж, надеюсь, я был чем-то полезен для развития медицины.

— И для меня. — Доктор Джойс смотрит на часы. — Хорошо, думаю, на сегодня все. Запишитесь на завтра, просто на всякий случай, но, если никаких снов не будет, позвоните, и мы отменим встречу. Согласны?

— Ну и ну! Да вы просто мигом обернулись, мистер Орр! И как оно прошло? Как по маслу? — Безупречно вышколенный секретарь врача помогает мне надеть пальто. — Не успели прийти и сразу уходите? А как насчет кофе?

— Нет, спасибо.

Я гляжу на мистера Беркли и полицейского — они снова в приемной. Мистер Беркли в позе эмбриона лежит на боку, а охранник сидит в кресле и попирает своего подопечного стопами.

— Мистер Беркли сегодня — пуфик для ног, — гордо сообщает мне Молодой-Да-Ранний.

В просторных помещениях верхнего яруса высокие потолки, в безлюдных коридорах широкие толстые ковры густо пахнут сыростью. На стенах — панели из тика и красного дерева, в окнах — бронзовые рамы; стекла голубоватые, как хрусталь с примесью свинца; за ними виднеется окутанное туманом море. В стенных нишах, точно слепые призраки, старые изваяния давно забытых бюрократов. Огромные, потемневшие от времени полотнища знамен наверху — как тяжелые рыбацкие сети, развешенные на просушку. Их легонько колышет прохладный сквозняк, тот самый, что шевелит древнюю пыль в сумрачных высоких коридорах.

В получасе блуждания от клиники я обнаруживаю старый лифт напротив гигантского круглого окна с видом на море. Окно ничто так сильно не напоминает, как циферблат стеклянных часов без стрелок. Дверь в кабину открыта, внутри на высоком стуле почивает седой старик. На нем длинная бордовая ливрея с блестящими пуговицами, тонкие руки скрещены на животе, окладистая борода распластана по груди, и в ритме дыхания поднимается и опускается седая голова.

Я кашляю. Старик не просыпается. Я стучу по торцу дверной створки:

— Эй!

Он вздрагивает всем телом, отнимает руки от живота и, чтобы не полететь со стула, хватается за рычаги управления лифтом. Щелчок, и створки идут навстречу друг другу со стоном и скрипом. Но беспорядочно машущие руки снова ударяют по медным рычагам, заставляя створки расступиться.