Тайна рождения - Анна Князева

Нет, нужно сидеть в глуши, в Родниках, и по возможности не общаться ни с кем из соседей. А если придется… Ну что ж, подушку подвязать можно. Сначала думку, потом и большую. Чтобы ни у кого никаких сомнений не возникло. А Варю всегда можно запереть в дальней комнате на случай визита гостей. Все равно ведь кто-нибудь пронюхает, что графиня Петровская прибыла в свое имение.

«Вот про мужа обязательно кто-нибудь спросит, — озабоченно подумала Елена, с неприязнью наблюдая, как Варя поедает бананы. — Нужно будет что-то придумать, как-то объяснить его отсутствие… Никто не поверит, конечно, что любящий супруг может без веской причины отправить беременную жену в глушь, где один земский врач на сто верст. Может, вызвать Владимира?» От этой мысли Елена содрогнулась, представив, что в этом случае ее жизнь превратится в пытку: «Следить за ними каждую минуту, умирая от ревности? О нет! Этого я не вынесу! Так и до страшного греха дойти недолго, убив их обоих и себя… Глупость какая! Я не собираюсь умирать только из-за того, что Владимир оказался слабее меня: я смогла оттолкнуть Трипольского, а он не смог отказать себе в удовольствии. Да разве для меня новость, что каждый барин время от времени брюхатит своих дворовых девок? Все семьи через это проходят… Просто у Владимира с этой девкой все было… словно они на равных. Как будто это… Клеопатра с Антонием, а не граф со своей крепостной. Не должно было это выглядеть именно так!»

А как все это должно происходить, Елене тоже трудно было представить. Может, как у того бородатого мужика с их кухаркой, которых она застала в детстве на сеновале. Вот там не было ни красоты, ни нежности, ни страсти. Что-то отвратительное, звериное… Если бы муж таким образом овладел этой девкой, возможно, Елена увидела бы в этом только комическую сторону. Конечно, поморщилась бы от брезгливости, но не почувствовала бы себя преданной. Ведь ей не нужна такая грубость! Но Владимир отдал другой свою заботливую нежность, свое безумное желание, которое, как Елена надеялась, обратит на нее, когда они встретятся после долгой разлуки.

Она бросила на жующую Варю взгляд, полный ненависти. Тупое, примитивное создание удостоилось любви лучшего мужчины на свете. А как иначе можно назвать то, что увидела Елена, если не любовью?

Почувствовав, что на нее смотрят, Варя замерла и часто заморгала, не решаясь спросить, чем опять провинилась? Ведь сама же хозяйка приказала есть… А Варя таких фруктов в жизни не пробовала. Она, конечно, понимала, что дополнительной провинности уже и не требуется, чтобы ненависть графини вспыхнула с новой силой. Стоит ей лишь вспомнить…

Сама Варя, как только вспоминала, в животе у нее все сладко сжималось. И так хотелось всем телом прильнуть к своему прекрасному возлюбленному, который сделал ее женщиной, будущей ее матерью, все счастье жизни дал познать… Вот только куда заведет ее это познание, Варя так до сих пор не знала. Что задумала графиня? Зачем везет ее в Родники? Если со свету сжить задумала, так зачем бананами кормит?

— Ты наелась? — холодно спросила Елена Павловна. — Пора ехать.

— Ой, пора, голубушка Елена Павловна, — засуетилась Глаша, вскакивая. — Солнце-то уж в зените, а дни все короче делаются. Засветло бы доехать!

Графиня встала:

— Надеюсь, доедем. Не хочу еще одну ночь на постоялом дворе провести. Это ведь не отель в Баден-Бадене.

— И то верно, — подхватила горничная, которую графиня брала с собой за границу. — Уж там красота какая в номерах! Все белое да золотое, цветы кругом… А здесь что? Убожество сплошное…

В дороге Варю опять замутило — то ли иностранный фрукт ее организм не принял, то ли трясло слишком на ухабах. Пришлось остановиться посреди поля и дожидаться, пока она справится со своим недомоганием. Елена Павловна вся содрогалась от непристойных звуков, и отошла подальше, стараясь вслушиваться в стрекот кузнечиков и звон невидимых в вышине жаворонков. Ее сердце уже трепетало от ощущения близости родных мест, где она в детстве провела столько чудесных дней! Их семейство выезжало в Родники каждое лето, и Елена наслаждалась здесь той свободой, которой не знала в Петербурге. Ей вдруг пришло в голову, что, если б они встретились с Владимиром где-нибудь на лоне природы, их первое узнавание друг друга произошло бы без той скованности и холодности с ее стороны, которые были в их первую брачную ночь. Распластаться бы, скинув всю одежду, на прогретой солнцем траве, понежиться, всем телом вбирая солнечные лучи, а потом принять своего любимого, глядя в пронзительно-синее небо, которое вобрало бы все их стоны и вскрики…

«Наверное, с этой Варькой все именно так и случилось, — подумала Елена Павловна с обидой. — Почему, выезжая в деревню, мы ни разу не позволили себе побыть такими естественными людьми, которые могут наслаждаться любовью на лоне природы? Чего мы стеснялись? Чужих взглядов? Друг друга? Самих себя? Всегда в темноте, будто мы воруем любовь… А с ней он был близок при свете дня. Интересно, это доставляет большее удовольствие, если видишь? И как это вообще происходит с чужими? Если бы я не убежала от Трипольского, я узнала бы это… Мне ведь невыносимо хотелось это узнать! Все болело потом».

Елена уже почти жалела о том, что оттолкнула Дмитрия, ведь он считался известным ловеласом, значит, был опытен в таких делах и мог доставить ей доселе не испытанное удовольствие. Но теперь уже поздно об этом думать. Не возвращаться же ради того, чтобы, наконец, отдаться ему!

Она весело подумала о том, что, может, стоит завести себе любовника в Родниках? Какого-нибудь дюжего кузнеца, у которого ладони, как лопаты, — обе ее груди в одной такой уместятся. У Елены в предвкушении сжалось сердце. Преступный, заведомо порочный плод, весь в червоточинах, но истекающий сладостным соком… Почему бы и нет? Владимир даже не посмеет ее в чем-либо упрекнуть. Долг, как известно, платежом красен.

К ней подбежала раскрасневшаяся Глаша:

— Матушка Елена Павловна, можно ехать!

— Что, лучше ей стало? — отрывисто спросила графиня, продолжая жадно вдыхать густой и пряный полевой дух.

— Да, вроде все уж. Она тяжелая, видать?

— Не твоего ума дело! — отрезала Елена. Потом, смягчившись, добавила: — От тебя ничего не скроешь. Я ее увезла от позора да от отцовского гнева. Но она должна помнить, что совершила смертный грех, и я этого не одобряю. Поэтому сторонись ее, поняла?

— Какие понять, — торопливо заверила Глаша, опять испугавшись многообещающего взгляда хозяйки.

Елена Павловна потрепала ее по щеке:

— Ну, и хорошо. Я тебе доверяю… пока.

Она решила закончить этим предостережением. Пускай ее глуповатая, как все девушки из народа, но шустрая горничная не забывается. В праве Елены Павловны сломать ее судьбу в два счета. Обе ее невольные спутницы должны это помнить…

Елена думала, что Варя уже снова забилась в угол кареты, но, приблизившись, неожиданно обнаружила, что та прильнула к старому дубу — единственному дереву, росшему у дороги. Что уж она нашептала ему, нажаловалась — неизвестно, но все лицо Вари было залито слезами.