Последняя тайна Романовых - Елена Прудникова

Еще интересней станет, если мы почитаем сообщения с Урала в центр.

В архивах была найдена телеграмма, отправленная в Москву через Петроград в 19 часов 15 минут 16 июля. С Москвой прямой связи не было, а со старой столицей она существовала. Итак:

Что в этой телеграмме интересного? Адресована она Свердлову, Ленину – копия. Подписана членами президиума Голощекиным и Сафаровым. «Товарищ Филиппов» – одна из партийных кличек Голощекина. Правда, в этом случае телеграмма приобретает слегка шизофренический вид: один и тот же человек называет себя разными именами и фигурирует как в первом, так и в третьем лице. Зачем? Чтобы Зиновьев не догадался?

Отправлена сия депеша из Екатеринбурга, судя по времени, примерно тогда же, когда из Перми пришел приказ «на условном языке» о расстреле. Получается, что президиум Уралсовета постановил, «товарищ Филиппов» в Екатеринбурге постановление получил, но решил все же снестись с Москвой. Ведь так получается?

Так, да не так. Телеграмма замечательно косноязычна, но все же из нее можно понять, что речь идет о суде. Голощекин и Сафаров докладывают, что ждать нельзя и дело решать будут прямо сейчас. Но, простите, о чем тут вообще идет речь? Судить по политическим делам мог только ревтрибунал – был такой орган ранней советской власти. Заключенных могли расстрелять как по постановлению Совета, так и по решению ЧК, в газете могли даже назвать это действие каким-нибудь революционным или народным судом – но не в правительственной телеграмме, подписанной комиссаром юстиции Урала товарищем Голощекиным.

Может быть, конечно, что означенные товарищи, в дополнение к прочим нагрузкам, являлись еще и членами ревтрибунала… Может быть многое – но нигде больше ни о каком суде вообще не упоминается. Знаете… а эта телеграмма точно касается Романовых? Мало ли кого еще могли судить в те безумные дни в Екатеринбурге? Да и Филиппов – не самая редкая в России фамилия.

…17 июля, около полудня, Исполком Уралоблсовета отправляет Ленину и Свердлову еще одну телеграмму:

А в этой телеграмме что интересного?

Ну, во-первых, конечно, то, что авторы ее беспардонно врут. Сознательно или же они сами введены в заблуждение – это второй вопрос.

Далее. Адресована она Ленину, Свердлову – копия. Послана от имени президиума Уралсовета. Отправлена также из Екатеринбурга. В качестве органа, принимавшего решения, назван уже не Уральский Совет, а его президиум. Разные источники называют разное количество членов данного органа, от пяти до четырнадцати человек (второе вероятней), но все же какие-то очевидцы должны были остаться… Правильно – их нет!

Телеграмма вызывает массу вопросов, самый мелкий из которых – почему президиум Уралсовета не в курсе, когда произведена казнь? Спишем на описку-оговоркуконспирацию…

Остальные вопросы куда серьезней. «Президиум Совета» – это, простите, кто? Что, все четырнадцать человек коллегиально толклись у аппарата?

Ясно, что докладывал в Москву не Юровский – у него были другие дела. Не Голощекин с Сафаровым – трудно представить себе человека, который вечером спокойно извещает Свердлова о своих намерениях, а утром следующего дня шлет суетливо-испуганную телеграмму Ленину, да еще и перепутав дату. Казнили – с Москвой не согласовывали, а извещение для прессы – ах, прочтите скорей, сами напечатать не решаемся, ждем у аппарата! Такое впечатление, что подателя телеграммы разбудили утром и с ходу огорошили: «Ждать было нельзя, мы распорядились сами, готовился побег, вот бумаги, вот извещение для прессы, телеграфируй в Москву, а мы пошли…» Выступать от лица президиума имели право председатель или его зам – Белобородов или Дидковский.

Историческое заседание президиума ни в чьей памяти не сохранилось, а вот такая маловажная вещь, как последующие сношения с Москвой, имела своего свидетеля. Это Владимир Воробьев, редактор газеты «Уральский рабочий», член обкома ВКП(б) и исполкома Уралсовета. В 1928 году он опубликовал небольшую статью «Конец Романовых»[14]. Воробьев, правда, тоже упоминает об историческом постановлении, но как! В описаниях своих товарищ на удивление дотошен, даже мелочен – мы это еще увидим. А вот как он повествует о том дне:

Так вот простенько, да! Не президиум Совета, а сам Совет, не Николая, о суде над которым только и шла речь, а всю семью! Какой суд что мог вменить царским дочерям или четырнадцатилетнему Алексею?

Если бы на заседании Совета действительно приняли такое постановление, звон стоял бы по всему Уралу. Да и заключенных предупредили бы – тот же священник, который накануне служил у них обедню, например…

Зато дальше память товарища Воробьева работает отменно.