Царица сладострастия - Александр Дюма

Господин ди Верруа так и не пришел.

Проснувшись, я внимательно огляделась; в спальне — никого, я провела ночь совсем одна.

На мой звонок вошла Марион и отодвинула шторы. Было уже довольно позднее утро.

Марион почти с тем же вниманием, но с большим беспокойством, чем я, осмотрела комнату; затем она на цыпочках, слоимо боясь, что ее шаги услышат, подошла к моей кровати и с очень таинственным видом сообщила, что г-н ди Верруа занимает смежную комнату, почти такую же, как моя, и что перед нашим приездом вдова ди Верруа велела замуровать все двери, соединяющие наши покои, от первой до последней.

— О госпожа! — испуганно сказала мне Марион. — Здесь вы будете маленькой девочкой гораздо в большей степени, чем в доме родителей!

— Как ты об этом догадалась, Марион? — спросила я.

— Это не догадка, не такая уж я проницательная: я узнала об этом от здешних слуг. Госпожа вдовствующая графиня не допускает никаких возражений; она желает командовать как королева, а господин граф — просто первый среди ее слуг.

— Но что же тогда будет со мной? — воскликнула я и со слезами на глазах продолжала: — О Боже! Боже мой! Как же я буду тосковать здесь! Если б только я могла запереться в своей комнате! Так нет же, мне придется готовиться к завтраку, затем надевать парадное платье и ехать ко двору, чтобы приветствовать ее королевское высочество и герцога Савойского.

— Что поделаешь, госпожа! Замуж выходят не для того, чтобы развлекаться.

— О нет! Мы это еще посмотрим… Ручаюсь тебе, моя бедная Марион! Ты уже знаешь, какая юбка, какой шлейф и какие драгоценности мне нужны; приготовь все это и принеси мне Жаклин, она хоть немного утешит меня. Я поговорю с ней о Франции! О Боже! Почему я не там, не в своей бедной Франции! А Бабетта уже встала?

— Кажется, да, мадемуазель.

— Пусть тогда и она придет. Марион пошла выполнять приказание. Бедняжка Бабетта избегала меня с самого начала нашей поездки; я не понимала причины столь явного безразличия. Теперь мне известно, в чем было дело: эта замечательная женщина приберегала себя для трудных времен. Она боялась оказаться между мною и мужем в роли ненужной советчицы; Бабетта предвидела, что девушку, оторванную от родных и оказавшуюся во власти чужих людей, ждут тяжелые испытания. Но, прежде чем давать советы, она хотела знать, как использовать свое влияние. Поэтому в то утро она пришла лишь для того, чтобы осведомиться о моем здоровье и осмотреть мой наряд; я засыпала ее тысячью вопросов, но напрасно. Заботливо оглядев меня, она ограничилась короткими и пустыми ответами.

— Но господин ди Верруа, господин ди Верруа, — повторила я, теряя терпение, — неужели я не увижу его? Пойди за ним, Бабетта, скажи, что я жду его.

Я трижды посылала за ним, но безрезультатно; на четвертый раз Бабетта вернулась и сказала мне, наконец, что граф находится у своей матери и придет повидать меня после того, как выйдет от нее.

— Вечно с ним его мать, Бабетта! Но он ведь не ее муж.

— Наверное, господину графу надо обсудить с ней важные дела, — сказала мне Бабетта, — следует и об этом подумать, сударыня, не стоит мучить себя, чтобы не волновать господина графа.

Увы! Во мне было так мало терпения, столь необходимого женам, особенно в моем положении. Я была горячей, вспыльчивой и ревнивой, как тигрица, — и это еще слабо сказано.

В то время я уже испытывала к г-ну ди Верруа довольно сильное чувство, предвещавшее многое в будущем, и том числе и склонность к ревности, которой, вероятно, я обязана всеми моими ошибками. Нетерпение и гнев по поводу столь открытого посягательства на мое счастье терзали меня; еще немного и я, наверное, позволила бы себе выходку, подобную вчерашней: пошла бы сама за г-ном ди Верруа к его матери, но в эту минуту он вошел.

Муж холодно поцеловал меня в лоб, а я жестом попросила Бабетту и Марион оставить нас наедине. Он прохаживался по комнате и выглядел очень смущенным. Я смотрела, как он ходит взад-вперед, и задала ему десятка два вопросов. Но он продолжал шагать, не отвечая мне. — Но, сударь, объяснитесь же, — настаивала я, тормоша Жаклин, которая была здесь ни при чем, хотя именно на нее я вылила весь избыток своего гнева. — Почему я не видела нас со вчерашнего дня? Почему ваша досточтимая матушка, объявившая меня хозяйкой дома, оставила за собой право разлучать нас? Что я ей такое сделала? Скажите!

— Дорогая графиня, — ответил мне муж, — придется упрятать принцессу Баварскую.

— Но почему? Она мой единственный друг, и вы хотите разлучить меня с ней!

— Пусть она поживет в одной из дальних комнат, куда сможем приходить только мы с вами, я так хочу и охотно соглашусь на это; но следите за тем, чтобы ее никто не увидел, даже ваши горничные-итальянки.

— Почему?

Господин ди Верруа рассмеялся:

— Боже мой, я скажу вам, почему, дорогая графиня: потому что в Пьемонте замужние дамы не играют в куклы.

— Достаточно, сударь. Речь идет сейчас не о Жаклин, а о нас, о вашей перемене по отношению ко мне. Быть может, вы считаете меня слишком маленькой, чтобы заметить это и понять причины происходящего? Ваша досточтимая матушка не любит меня; ваша досточтимая матушка хочет помешать вам быть со мной; ваша досточтимая матушка желает царить в этом дворце и сделать из меня абсолютно покорную служанку, склоняющуюся перед ее величием. Так вот, этого не будет, слышите, господин граф; пусть она оставит себе свое величие, я на него не притязаю, я бы предпочла побольше свободы! Но вы, вы! Вы же мой муж, а я ваша жена, и вы должны любить меня, а не свою мать, если, конечно, не задались целью сделать меня несчастной; вы должны обращаться со мной так же как обращались в Париже, быть таким, каким были в начале, а не в конце поездки. Согласны?

Я никогда не видела, чтобы мужчина смущался так, как это произошло с бедным графом во время этой семейной сцены. Тем не менее он уже был готов объясниться со мной, но в это мгновение вслед за конюшим, открывавшим перед ней двери, вошла г-жа ди Верруа в сопровождении двух компаньонок.

Она была в парадном платье и собиралась ехать ко двору.

Я и не подумала извиниться перед ней за то, что до сих пор не повидалась с нею и не засвидетельствовала ей своего почтения; в данную минуту она была мне совершенно ненавистна и я скорее бросила бы в ее адрес оскорбления, нежели комплименты.

— Надеюсь, дочь моя, — сказала она, войдя в комнату, — что вы скоро будете готовы и не заставите ждать ее королевское высочество. Я отправляюсь во дворец; но предупреждаю вас, что через два часа вы должны присоединиться там ко мне.

Слова «дочь моя» прозвучали как шпильки, а слово «должны» усугубило такой смысл.

Будь я на три-четыре года постарше, я бы лучше знала, как себя вести, не смолчала бы, а ответила и, возможно, спасла бы свое будущее.