Смерть по сценарию - Татьяна Столбова

Распрощавшись с братом, я посмотрела в окно. Погода была так себе, не тепло, но и не холодно. Мне стало жалко выходной, который скорее всего истрачу на телевизор и болтовню по телефону. Поэтому я быстро собралась (посуду мыть не стала, полотенце убирать со стула тоже не стала, книги оставила в коридоре, ботинки решила вымыть в луже у подъезда), высушила волосы феном и поехала к Мадам. Беседы с ней меня облагораживают, ну а книги я могу и дома почитать, перед сном. Что я всегда и делаю.

* * *

У Мадам я, конечно, застала Саврасова. Он обрадовался мне. А я — ему.

Мадам была в миноре. Она улыбнулась мне с такой печалью, что у меня сжалось сердце. Я жалею старух. Жизнь прожита, и им остаются только воспоминания да забота о хлебе насущном. Может, в моих устах такое высказывание звучит цинично, но, могу уверить, только звучит. Я действительно так думаю и так чувствую. Хотя такая старуха, как Мадам, может гордиться прожитой жизнью. От отца и от Саврасова я знаю, что она преподавала французский в институте, прошла войну, была трижды ранена, награждена орденами и медалями, вырастила двоих детдомовских, один из которых умер, а второй ее бросил, написала несколько книг о поэтах Серебряного века... Конечно, в двух фразах не расскажешь жизненный путь семидесятисемилетней женщины, даже если просто перечислять...

Мы сели на кухне и, переглянувшись с Саврасовым, стали веселить нашу Мадам историями о съемках. Минут через тридцать, когда настроение хозяйки явно поднялось, мы перешли в комнату и там, в честь прихода весны, Мадам достала большую бутылку какого-то дорогого красного вина, подаренного ей Денисом на Рождество. Тогда она себя неважно чувствовала и вино пить не стала. Теперь пришел его черед.

Только Саврасов разлил вино (мне — наравне с собой и Мадам), как явились Миша с Денисом. Кажется, оба были слегка навеселе. Они принесли торт и букет гвоздик. Торт Денис сунул мне, видимо, подразумевая, что я должна отнести его на кухню и нарезать, а цветы Миша торжественно вручил Мадам. Он поздравил ее с наступлением весны, но так витиевато, что, как и Бендер в свое время, запутался и не смог закончить речь.

Нарезая торт, я ворчала, как старая бабка. Я была очень недовольна тем, что войду в комнату позже всех и вина мне, наверное, опять не достанется. Оставалось только надеяться, что Миша и Денис достаточно хорошо воспитаны и не станут пить из моего бокала.

Небольшое удовлетворение я получила от того, что торт развалился под ножом на куски и крошки. Будут знать, как посылать меня на кухню.

Я вывалила груду торта на блюдо и понесла его в комнату. Там я застала такую картину: Денис пил вино из моего бокала и вяло листал последний роман Кукушкинса; Мадам спорила с Мишей о статье «Вдали от Иудеи» и в доказательство своей правоты (уж не знаю, что именно она доказывала) трясла перед Мишиным носом каким-то журналом с яркой обложкой; Саврасов прислушивался к их спору, но сам загадочно молчал. Подозреваю, что ему просто было нечего сказать.

— Тоня!

Саврасов снова мне обрадовался, даже помахал рукой — так, словно мы давно не виделись. Но радость быстро сменилась разочарованием, стоило ему узреть руины торта на блюде.

— Это торт? Фи! Какой некрасивый, — грустно сказал Саврасов и помог мне поставить блюдо на стол, около вазы с гвоздиками.

— Тоня, что ты сделала? — спросил Миша, брезгливо глядя на торт.

— Тоня, тебя не учили пользоваться ножом? — Это внесла свой вклад в мое воспитание Мадам.

И только Денис не стал меня попрекать. Он посмотрел на торт, улыбнулся и сказал:

— Так еще вкуснее. Я не люблю торты, потому что они состоят из слоев, а тут все перемешалось. Молодец, Тоня.

Я, обидевшаяся было из-за нападок Миши и Мадам, сразу же растаяла и тоже улыбнулась Денису. Чуткий, милый...

Однако ничто не вечно под луной. И моя радость от ласковых слов Дениса испарилась, когда я вспомнила, что он пьет мое вино. Нахмурившись, я указала ему на бутылку и предложила налить мне в другой бокал, раз уж он взял мой. Денис не стал спорить. Радость вернулась в мое сердце. Все было хорошо: торт, Денис, вино... Было бы, правда, еще лучше, если б я была уверена, что не явится Пульс.

Мы говорили о чем-то, смеялись, шутили, и вдруг Саврасов, непонятно к чему, выдал совершенно удивительную вещь. Сначала он сказал:

— Кукушкинс — гений. Это ясно.

Я заметила, что при этих словах Миша чуть поморщился.

— Но вот что интересно, друзья... На днях я случайно встретил знакомого редактора. Он работает в издательстве, которое выпускает Кукушкинса.

— В «Корме»? — спросил Денис.

— Именно. Я знаком с этим редактором уже лет пять — он раньше подвизался на «Мосфильме». Давно хотел ему позвонить и расспросить о нашем с вами любимом прозаике, да все никак не мог собраться. И вот — встретил. Естественно, тут я не растерялся и засыпал его вопросами. И что же он мне ответил? Он понятия не имеет, кто такой Кукушкинс на самом деле. Он никогда его не видел. И никто в их издательстве его не видел. Рукопись его первого романа «Биография суки» (простите, Мадам, прости, Тонечка) главный редактор «Кормы» нашел почти четыре года назад на столе своей пассии. Теперь уже бывшей пассии. Она отправилась в магазин, а он ждал ее в комнате. От нечего делать стал смотреть журналы у нее на столе. Среди журналов и лежала рукопись в обыкновенной белой картонной папке. Роман захватил главного редактора с первых же строк. Пришла пассия, и он спросил ее, кто оставил здесь рукопись. Она сказала, что не имеет понятия. Мол, три дня подряд у нее были гости, отмечали Новый год, и кто из них забыл свое произведение, она не знает. Во всяком случае, уж точно никто не звонил и не искал его.

Главный редактор испросил разрешения взять рукопись с собой. Пассия не возражала. Роман пролежал в «Корме» семь месяцев, а его автор так и не объявился. Тогда главный редактор решился его издать. Вот и все.

— Как все? — возмутилась я, потрясенная такой загадочной историей. — А гонорар кому достался?

— Не знаю... — растерянно сказал Саврасов. — Как-то не подумал об этом.

— Михаил Николаевич, звоните сейчас же вашему приятелю, — решительно заявила я. — Нельзя оставить этот вопрос открытым. А вдруг несчастный Кукушкинс сидит без денег и умирает с голоду?

— Хм, — сказала Мадам. — Хм... И вот еще что... А как в «Корму» попали следующие романы Кукушкинса?

— И об этом не спросил, — расстроился Саврасов и осторожно постучал себя кулаком по лбу. — Сейчас позвоню. Где-то тут должен быть его телефон...

Он достал потрепанную записную книжку и принялся ее листать. Денис громко, можно сказать, вызывающе вздохнул. Миша зевнул — он был более деликатен и потому прикрыл рот ладонью. Им было скучно. Эх, молодежь! Не то что мы, старая гвардия.

Я всегда причисляю себя к старой гвардии. Нам интересно вместе. Общество Мадам и, к примеру, Саврасова мне нравится больше общества моих однокурсников и подружек. Хотя иногда и с ними бывает весело.