Стрела в печень - Андрей Готлибович Шопперт

пожимали, то от капитана шёл знакомый сладковатый запах. Лакрица. Брехт уже думал, о том, как наладить промышленное производство сушёного корня Солодки и отправки его в Китай с нашими, или пусть даже китайскими купцами, а взамен получать чего полезного из империи Цин. Там полно всего интересного. Там есть шёлк, есть чай, есть хлопковая ткань и сами хлопковые волокна, читай — вата. Есть нефрит и фарфор. Есть фейерверки. И тут главное даже не сами фейерверки. Для придания цвета пламени или, вспышке пусть, используют специфические металлы. Красный цвет пламени придает стронций. Если его добавить не в фейерверк, а в стекло, то получим красивое красное стекло.

Зеленый фейерверк — результат взрыва солей бария. И они ядовиты. Пусть китайские химики и травятся, а мы можем также добавлять его в стекло и главное в гранаты. И взрыв сильнее и цвет его необычный может панику усилить у неприятеля. А белое пламя — это магний. Тоже полезный элемент. Можно производить свето-шумовые гранаты, для захвата зданий у противника.

Итак, нужна Солодка. И её полно растёт в южной Башкирии по берегам рек. Никто её специально не культивирует, да и не добывает в промышленных масштабах. Так, конфетки не очень сладкие делают. В Китае же корень солодки — это ингредиент всех их рецептов. Это лекарственное растение номер один. И китайцы приобретут весь, сколько бы этого корня им не предложили. И он стоит приличных денег.

— Акай, а как думаешь, если ввести вам у себя в Башкирии налог в виде корней солодки… Ну, то из чего твои конфетки сделаны. Только нельзя взять и все корни выкопать, нужно наоборот рассаживать Солодку по берегам рек, да и у себя на поле, вместо пшеницы или ржи.

— Вам нужны сладкие конфеты?

— Нужны. — Это же правда. Конфетки, увеличивающие потенцию и зарубцовывающие язвы разве помешают.

— Можно много накопать, я места знаю, — пожал плечами батыр.

— Ты не понял, капитан. Вот представь своё много. Гору представь. Представил. Теперь увеличь в сто раз эту гору. Много. А теперь ещё в сто раз. Вот столько надо. Чтобы почти все башкиры выращивали у себя в огородах, если они оседлые, это растение, а если кочевые, то копали по руслам рек, по низинам. И при этом часть корня пересаживали в другие низины и вдоль рек, чтобы там тоже росла Солодка и её можно было бы на следующий год тоже выкапывать.

— А что мы за это будем иметь? Где продавать? Кто будет считать, как цену узнать? — вот сразу видно, что не военный человек, а помещик.

— Нет, Акай, я не знаю цены сейчас. И нужно не продавать, хотя продавать тоже потом будете. Помещики в Башкирии и кочевники будут платить налог Государыне в виде корней. Не золотом и не серебром — корешками.

— Было бы хорошо, очень тяжело найти серебро. Башкиры — бедный народ.

— Вот и договорились, ты переговори со своими воинами, узнай, где и сколько есть Солодки. Потом мне расскажешь и тогда решим, сколько и с кого нужно брать корешков в виде налога.

Событие четырнадцатое

Ничто так не проясняет беспокойный ум, как стрельба из лука.

Фред Медведь

Анхен вышла из терема в сопровождении всей женской гвардии. Вроде шутов с дураками извёл Брехт, так теперь образовалось бабское царство, и с ним уже не справиться. Этих Романов и прочих Лопухиных и Салтыковых с Нарышкиными развелось, как комаров на болоте. Теперь с раскулачиванием Артемия Петровича Волынского добавилась ещё и Александра Львовна, урождённая Нарышкина — его жена. (Двоюродная сестра Петра). А с ней две дочери семи и пяти лет и трехлетний сынок. С учётом детей Бирона целый детский сад. Их хоть на соревнование не взяли, хватило ума. На стрельбы Анна Иоанновна теперь всегда выходила в кафтане коричневом, что изъяла у Бирона. Иван Яковлевич, как-то спросил, чего она в кафтане. Но Анна видимо вопрос не поняла и ответила классно.

— Так все мелкие вокруг, только твой кафтан и подойдёт.

Преображенцы, возглавляемые Иваном и Семёном Салтыковыми, несли бережно на вытянутых почти руках два чёрных карамультука. Было их явно избыточно для этого, человек пятнадцать шествовали стройными рядами.

— Анхен, ты как? Волнуешься?

— Волнуюсь. Боюсь даже…

— Так стрельнем по мишеням, на палки обычные шапки посадим.

— Нет, Ваня. Не бывать тому. Хоть и инородцы, и азиаты-басурмане, а должны знать, что Государыня у них во всём первая. Уважают пусть. И тебе нужно показать себя. Они должны знать, что ты лучше их стреляешь. Тогда проблем с дисциплиной не будет. — А что, лучше всё это и сам Брехт бы не сказал. Молоток Анна свет Ивановна.

— Так давай всех башкир позовём, чтобы не слухами пользовались, а были наоборот –источниками слухов. — Предложил Иван Яковлевич.

— Дак, зови, только вели тихо стоять, кто крикнет громко, высечь. Подожди, а чего одних башкирцев, вели и преображенцев всех привесть.

Затянулось ещё на полчаса действо, наконец, зрители числом более пятисот человек заняли всю поляну, что находилась позади и справа от стрельбища. Уж чего там задние ряды увидят неизвестно, но зато потом смогут себя правой пяткой в левую грудь вдарить и заявить, что сам был очевидцем сего знатного события.

Первым вышел стрелять Акай Кусюмов, а поручик Султанмурат Дюскаев надел островерхую шапку, отороченную волком и встал к щиту, отнесённому на сто пятьдесят метров — шагов.

— Три стрелы у тебя, капитан, — напомнил ему Брехт. — Две на пристрелку и одна на поражение цели. Не хочешь друга заменить на палку?

— Нет, генерал. О себе думай, я попаду.

Иван Яковлевич к народу повернулся. Назвать это тишиной было нельзя от слова «совсем». Пятьсот человек гудели. Каждый шёпотом делился эмоциями и прогнозами с соседом, а выходил общий мощный гул.

— А ну, тихо, кто даже вздохнёт — лично пристрелю! — Гаркнул на собравшихся Брехт. Со всей силы.

— Смирна! — завопил на своих и Семён Андреевич Салтыков.

А что, вполне себе тишина. Могут, если захотят.

— Стреляй, батыр.

Да, железные нервы только у железного человека. У Акая так, алюминиевые. Он заведомо взял выше. Три же стрелы. Фьють. Бамс. И стрела воткнулась в самый край шита, на полметра выше шапки. Народ, который видел, тот, что в первых рядах кучковался, выдохнул облегчённо, и, правда, воздуха в рот набрали и выдохнуть не решались. Фьють. Бамс. С Султанмурата сбило шапку и припечатало к щиту. Брехт смотрел на стрелка всё это время. Так-то впечатляло. Видно было, что капитан не целится в эту шапку, он стрелял чуть не в небо. Градусов сорок, ладно, тридцать пять было между прямой и тем местом, куда Кусюмов посылал стрелу. А ещё дул небольшой северо-западный ветер, и он как бы под углом градусов в двадцать дул. Не в спину, чуть вправо сносило должно быть стрелу, и лучник выбрал и эту поправку, Брехт прямо за капитаном стоял и видел, как тот сначала прицелился точно по щиту, а потом влево немного руку с луком отвёл. И никаких приборов. И даже расстояние точно не известно. Замечательная штука мозг, долго всяким искусственным интеллектам до такого мастерства расти.

— У-У-У! — загудели болельщики. А за кого ещё трём с половиной сотням башкир болеть.

— У-у-у! — А чего, лейб-гвардейцы тоже люди, и, как военные, понимают, что сейчас почти чудо видели. Будет, что барышням рассказывать на балах.

— Молодец, Акай. Настоящий батыр, — хлопнул стрелка по плечу и Иван Яковлевич.

Поменялись местами башкиры. И Брехт оценил, что Султанмурат, как лучник, на голову выше Акая. Он вскинул лук и практически сразу послал стрелу. Фьють. Бамс. И шапка капитана пришпилена к чёрному квадрату. Даже не целился.

Народ теперь не просто возбудился, он закричал, заулюлюкал, даже грозного Бирона не убоялся. И Преображенцы не убоялись, ни Бирона, ни даже своего подполковника Семёна Салтыкова. Так-то понятно. Бирон он пришлый и немец — перец — колбаса. Чего за него болеть. Он — чужак. Лютеранин. Власть захватил в стране. Через постель к тому же. За что его любить? Стреляет хорошо? Ну, бывает. Вот эти свои ребята, башкиры стреляют не хуже. На шпагах зело опытен и даже делится с офицерами опытом, обучает их. И что с того солдатикам. Один чёрт — немец. И как ни крути, а через постель. Правда… да. Правда, на прошлой неделе объявили, что