Нэнси Дрю. Проклятие - Миколь Остоу

В этот раз крови было поменьше, что уже радовало.

Порой даже такие мелочи имеют значение.

– Ну что там? – высунувшись в окно, спросил Паркер.

В отличие от Лены и Дейзи уверенности в голосе ему было не занимать.

Одна деталь – неприметная, но только не для меня и моего пытливого взгляда – привлекла мое внимание. Я подняла эту деталь – осторожно, чтобы не повредить тело, – и рассмотрела на свету. А потом встала и перевела взгляд на окно. Все уже выстроились у него, нетерпеливо и встревоженно поглядывая на меня. За стеклом проглядывал ряд напряженно приподнятых плеч и напуганных лиц.

– Кажется, это ворон, – сказала я остальным.

Более мрачный сородич ястреба, отъявленный любитель готики. Птица в наших краях редкая – во всех смыслах.

– Да ладно! – воскликнул Паркер и перемахнул через подоконник, чтобы посмотреть на птицу своими глазами. – С ума сойти!

То-то и оно. Мои знания в области орнитологии оставляли желать лучшего, но я была твердо уверена в том, что во́роны мне в нашем городе давно не встречались – разве только в сборнике стихов Эдгара Аллана По или в отделе украшений к Хеллоуину в магазинчике праздничных товаров.

Мы молча уставились на безжизненное тело. Сцена была поистине жуткой, и в то же время я не могла отвести глаз.

Это и впрямь был огромный ворон. Его чернильно-черное оперение влажно поблескивало в лучах полуденного солнца. Неудивительно, что, ударившись о стекло, он оставил на нем столько трещин – к тому же удар оказался очень мощным, он… чуть не оторвал птице голову. Точнее сказать, ее голову с силой вывернуло в обратную сторону, и теперь та держалась на нескольких кровавых лоскутках, а стеклянный глаз безжизненно смотрел в пространство.

А еще на во́роне был ошейник – во всяком случае, до той поры, пока его не обезглавило, – тонкий, коричневый и, судя по всему, кожаный. Но на этом странности не кончались.

Паркер взглянул на меня.

– Что ты там нашла? – спросил он.

– Ты это о чем?

– Я видел, как ты… подняла что-то. И это что-то лежало на самой птице.

– Ну… – я замялась.

Уже и не помню, когда меня в последний раз заставали за тем, что я предпочла бы утаить от любопытных глаз. Паркер видел, как я подняла улику, – и от этого я вдруг почувствовала себя страшно уязвимой. С таким же успехом он мог бы ворваться в женскую раздевалку у физкультурного зала, пока я переодеваюсь.

– Там… – я вновь осеклась, окончательно потеряв самообладание.

До чего же странно – страннее, прямо скажем, и некуда… Я искренне не понимала, как себя вести с этим загадочным красавчиком, который, казалось, видит меня насквозь (образно говоря, разумеется).

– В общем, я нашла записку, – наконец выговорила я, кивнув, и обвела взглядом озадаченные лица ребят. – Она была в клюве.

– Та-а-ак! И что в ней написано? – крикнула Дейзи, высунувшись из окна.

Я неохотно развернула сложенный вчетверо лист бумаги. В уголке темнело несколько сиротливых капель крови, и я осторожно взяла записку так, чтобы их не касаться.

– «Опасайтесь проклятия Именин города», – прочла я, стараясь сохранять невозмутимость. В конце концов, если не поддаваться панике, может, происходящее и впрямь будет казаться не таким уж и жутким?

Впрочем, это всего лишь теория.

Мне не хотелось дочитывать записку. Во-первых, произнести эти слова вслух значило наполнить их мощью, к которой я отнюдь не была готова. А еще я прекрасно знала, какой эффект они возымеют на слушателей.

Но если их не прочесть, они все равно никуда не исчезнут. Записка, которую я держала в руках, была более чем реальна и едва ли попала к нам по чистой случайности.

Я прочистила горло.

– «Празднование Именин города надо отменить».

– В общем, это просто шутка, да? – полчаса и десятки дискуссий спустя спросила Дейзи, каким-то чудом еще не утратившая надежду.

Мы по-прежнему сидели в кабинете, где обычно устраивали редакционные собрания (те из нас, кто вылез на улицу через окно, благополучно вернулись обратно), только теперь мы сдвинули столы в круг – нам казалось, что так будет удобнее и безопаснее. А еще я заперла дверь. Записка – жуткая, перепачканная кровью, выведенная неровным почерком, – лежала на столе передо мной и, казалось, смотрела на меня с немым укором.

– Шутка, конечно, иначе и быть не может, – сказала Лена, хотя интонация у нее была, скорее, вопросительной – и совершенно не уверенной. – Проклятие Именин города? Это еще что такое?

Этот же вопрос крутился у меня в голове с той самой минуты, как я впервые прочла записку, принесенную вороном. Как-никак Хорсшу-Бэй – мой родной город, и я прекрасно знаю его, а еще все его легенды, небылицы, истории о призраках.

Во всяком случае, так мне казалось.

Однако, выходит, существует какое-то городское проклятие, о котором я даже ни разу не слышала? Эта мысль, сказать по правде, тревожила меня куда сильнее самого проклятия. Проклятие всегда можно опровергнуть. Но что делать с сюрпризами?

Подчас с ними куда сложнее совладать.

– Хороша шуточка: запустить жутким вороном с запиской в клюве прямо в школьное окно! – заметила Мелани срывающимся голосом. – Как это вообще возможно? Неужели есть и такие умельцы? Попахивает каким-то хоррор-романом в жанре южной готики!

Я, конечно, прекрасно знала, что за Мелани водится репутация настоящей королевы драмы, но меня все равно удивило, как остро она отреагировала на зловещую птицу. С того момента, как ворон врезался в стекло, она держалась, напряженно вскинув плечи, а голос у нее стал чуть ли не на несколько октав выше, чем у всех остальных.

Прекрасный вопрос. А еще я спрашивала себя, возможно ли, что случившееся неспроста растормошило какие-то смутные воспоминания, ютящиеся в дальнем уголке моего мозга? Дежавю – или какое-то очень на него похожее чувство – донимало меня, точно зуд между лопаток, куда никак нельзя дотянуться. Но что же это за воспоминания? Честно говоря, после выпускного экзамена по английскому в восьмом классе я больше о вóронах и не вспоминала.

– Да-а-а, «Игра престолов» отдыхает, – заметил Паркер.

Казалось, из всех нас его меньше всего напугало появление зловещей птицы. Но почему? Об этом я старалась не думать.

«Наверняка и он в шоке», – снова и снова проносилась у меня в голове настойчивая мысль, точно кто-то поставил ее на повтор. От произошедшего даже мне, человеку, повидавшему немало, было не по себе, что уж говорить об остальных. Изуродованный труп птицы у окна уже сам по себе напоминал сцену из какого-то жуткого средневекового сюжета… да еще к тому же сулил недобрые вести, будто явился прямиком из античной трагедии.