Фатальное колесо. На все четыре стороны - Виктор Сиголаев

– Здрасте, – буркнул я угрюмо, не понимая, что происходит и как себя нужно вести.

– Вот ты какой! – улыбнулась Диана Сергеевна. – Наслышана. Много наслышана.

Я пожал плечами. Что за ерунда? Кем-кем, а знаменитостью я пока еще не стал.

– Спасибо, товарищи, что проводили, что показали мне тут все. Я с Витей сама побеседую.

Все педагоги как по мановению волшебной палочки встали, дружно сделали озабоченные лица и гуськом потянулись к выходу.

– Может быть… ко мне в кабинет? – предложила директриса, зачем-то теребя себя за дорогой рукав твидового пиджака.

– Нет-нет, спасибо. Нам будет здесь удобно.

– Дети! Продленный день закончен, – вышла из оцепенения Грипповина. – Все встали, собрали тетради, учебники. Ручки не забываем! Ничего не забываем. Выходим-выходим, поторопитесь.

– Не нужно торопиться, Агриппина Васильевна, время есть.

– Не торопимся, дети. Не толкаемся. Калмыков! Ты чего рот раскрыл? Марш на выход. Черешня! Хохулина, что у тебя на парте осталось? Яковенко!

Я прошел вперед и не торопясь, как и завещали любимые руководители, уселся за первую парту. Там, где пламенным задом нашего пионерского светила уже было для меня нагрето соответствующее место.

Большое городское начальство с улыбкой наблюдало за моими передвижениями и терпеливо ждало, пока не освободится класс. Точнее, пока его не очистит от посторонних лиц потеющая от избытка рвения Грипповина, откровенно сдерживающая себя от жгучего желания раздать порцию-другую ускоряющих пинков особо нерасторопным организмам.

Наконец дверь за всеми закрылась.

В классе повисла звонкая тишина, особо выразительная после только что стоявшего гвалта. Диана Сергеевна вновь зачем-то улыбнулась.

– Ты меня не узнаешь, Витя?

Вообще-то… я с первой секунды почувствовал, что где-то ее раньше видел. Только… образ английской принцессы, так рано от нас ушедшей, не давал мне собрать собственные мысли в кучу.

Я пожал плечами.

– А что, должен?

– Да нет, не обязательно. Я… была у вас в четырнадцатой школе, на первом звонке. Ты стихотворение читал на линейке. «Первый класс, первый класс, есть учебники у нас». Помнишь?

– Стихотворение… помню. Вас – не очень.

В сентябре полтора года назад мое взрослое сорокадевятилетнее сознание из две тысячи пятнадцатого перелетело в тысяча девятьсот семьдесят третий год и вселилось в это детское тело. В мое собственное семилетнее тело, отодвинув в сторону детские мозги и память. Но эта фантастическая метаморфоза произошла в середине месяца! А от того, что было на школьной линейке первого сентября, меня, получается, отделяет не полтора года, а… полвека с лишним. Немудрено запамятовать…

– Не страшно, – вновь улыбнулась женщина. – Время прошло. И забыть меня… немудрено. Тоже… почти стихи…

Я вылупился на эту странную женщину, угадавшую мои мысли. Все-таки чертовски приятно смотреть на ее улыбку. Она у нее, как и одежда с бижутерией… стильная, что ли. И… так все-таки знаю я ее или не знаю? Какое-то саднящее душу беспокойство звенит внутри…

– Вам про меня чего-то там рассказывали, – напомнил я, решив перейти к конкретике. – Мол, наслышаны вы…

– Да-да. Рассказывал… кое-кто. Впрочем, давай о самом важном, – поняла меня женщина. – У меня для тебя, Витя, есть очень приятная и совершенно необычная новость. Такая, что может повернуть в лучшую сторону жизнь любого советского школьника. Думаю, и ты не исключение.

– Я заинтригован, – вырвалось у меня нечаянно.

По лицу моей необычной собеседницы мелькнуло легкое недоумение. Недоумение и… интерес.

– Это хорошо, – рассеянно произнесла она. Пару секунд еще что-то прикидывала у себя в голове и наконец выдала: – Значит, так. Дело заключается в том, что нашему отделу образования случайным образом достались два места по программе международного совместного обучения. Есть такое движение в странах Совета экономической взаимопомощи. Из вашего класса два ребенка поедут учиться… ты не поверишь… в ГДР. В Германскую Демократическую Республику! И комиссия выбрала именно тебя. Тебя и твою одноклассницу, Свету Черешню. Представляешь? Правда, здорово?

– Ап… А почему меня? – проблеял я, огорошенный действительно невообразимой новостью. И перспективами…

– Педагоги определили, – безапелляционно заявила Диана Сергеевна. – Тебя – как успевающего по всем школьным дисциплинам, Светлану – как кандидата в мастера спорта по акробатике. В девять лет!

– Я ведь… хорошист всего-навсего.

– Это не так важно, – вновь улыбнулась красавица педагогического фронта, – ты слышал такое слово – «потенциал»?

– Угу.

– Судя по отзывам твоих учителей, потенциал у тебя огромный.

– А… каких именно учителей?

Опять легкое недоумение во взгляде.

– Витя, почему-то у меня складывается впечатление, что ты и не рад вовсе. Ты вообще понимаешь, что тебе предлагают?

– Понимаю. Какие учителя меня хвалят? – уперся я.

Что-то здесь не так.

Легкая тень пробежала по лицу нашей местной принцессы.

– Да все, – заявила она с легким оттенком раздражения. – В чем дело, Витя?

– И Агриппина Васильевна хвалит?

– И Агриппина Васильевна.

А вот тут ты врешь, матушка. Элементарной проверки не выдержала!

Вот чего-то подобного я и ожидал в этой неординарной ситуации. Вроде бы все ровно, гладко – и на тебе, первая явная ложь. Чтобы Грипповина обо мне, о кухаркином сыне, что-нибудь хорошее сказала – ни в жисть. Совравши однажды…

Я внимательно рассматривал эту действительно, без дураков, стильную женщину. Такую же стильную, как и… лживую. И молчал. Если паузу перетянуть, то оппонент по-всякому начнет дергаться. Реагировать.

Как бы не так!

Диана смотрела на меня доброжелательно и… по-матерински снисходительно.

Сколько ей лет? На вид – около тридцати, с поправкой на макияж, дорогой, надо сказать, макияж, – ближе к сорока. И явно огромный, не по годам опыт вести трудную беседу. Да она меня переигрывает!

Я заерзал на стуле.

И слегка разозлился. Неизвестно на что.

– Я не поеду! – неожиданно даже для самого себя в лоб заявил я ей. – Не интересно, знаете ли, мне… с немцами. Язык у них… слух мне режет. Климат опять же прохладный, пища жирная. Да и вообще… дела у меня здесь. Дела!

Тонко подведенные брови изумленно взметнулись вверх.

И нервическое постукивание маникюром по автобусной стекляшке, которой Грипповина замостила свой рабочий стол с целью запихивания под стекло руководящих циркуляров и фотографий котят с бантиками.