Стеклянный лес - Синтия Суонсон

– Мы оба уехали из дома вскоре после того, как отец умер от сердечного приступа, – рассказывал Генри осенью 1942 года перед своим отъездом из Нью-Йорка. При этом его голос звучал сухо и безразлично. – Мы с Полом некоторое время путешествовали вместе, зарабатывая на жизнь всякими странными способами. А потом мне захотелось посмотреть страну. Пол остался на западе, а я двинулся на восток, и в прошлом году поступил на военную службу. Я не сомневался, что рано или поздно меня все равно призовут, к тому же попросту не знал, чем заняться. – Он пожал плечами и тепло улыбнулся. – Однако мой младший по-прежнему находится в свободном плавании, но это дело времени.

– И с тех пор ни ты, ни он не возвращались домой и не виделись с матерью? – спросила Силья.

Генри снова пожал плечами и тихо ответил:

– Мы ей не нужны. Она не хочет нас видеть.

– Мать не хочет вас видеть? – Силья никак не могла взять в толк, как такое возможно.

– У нее другие заботы, вот и все. В противном случае я до сих пор работал бы на виноградниках в Сономе, вместо того чтобы кататься в метро Нью-Йорка с такой красоткой.

Больше о матери он не заговаривал.

С тех пор как они заключили брак, Силья считалась ближайшей родственницей Генри, так что информацию о его состоянии и местонахождении сообщили бы именно ей, жене. И все же она волновалась. А что, если произошла какая-то ошибка? Что, если мать Генри получила ответы, которых не могла добиться Силья?

Наконец где-то в середине августа Силья получила письмо от Генри, но написано оно было не его рукой. В верхнем углу страницы стояла пометка, что текст продиктовал Генри.

Выдохнув с облегчением, Силья бросилась писать ответ.

Ответ Генри пришел через две недели. Силья скользила взглядом по написанным на тонкой бумаге строчкам, и ее руки заметно дрожали. Только сейчас до нее дошел смысл того, что произошло, и она начала понимать, какое именно будущее может их ожидать.

Накануне вечером, отправляясь спать, я думала, что буду долго ворочаться в незнакомой постели, но хозяйская кровать оказалась на удивление удобной и я крепко проспала всю ночь.

Выходившая окнами на запад, с плотно задернутыми шторами спальня даже с наступлением дня утопала в темноте. Маленькие часы с круглым циферблатом, стоявшие на прикроватном столике, показывали восемь. Сгорая от желания ощутить губы Пола на своих, я протянула руку, чтобы коснуться мужа, но его сторона кровати оказалась пуста.

Я встала и раздвинула шторы, подняв при этом облако пыли и закашлявшись. При свете дня комната выглядела довольно неопрятно. В модной просторной ванной на кафельном полу виднелись волосы, а под ногами скрипел песок. Смесители и флакончики с различными средствами были покрыты слоем пыли и совсем не блестели, не то что в моей крошечной ванной в Норт-Бее. Я всегда считала себя очень педантичной хозяйкой и гордилась этим. Дважды в неделю я до блеска начищала ванную комнату, по меньшей мере раз в неделю убиралась во всем доме и ежемесячно мыла окна. Мне очень нравился свежий лимонный аромат чистого дома.

А вот в доме Сильи уборки не было давно. Я подумала, что, возможно, наведу здесь порядок. И хотя мне ужасно не хотелось играть роль служанки, сама мысль о том, что придется жить в такой грязи, претила.

Пи Джей все еще спал, а Пола я нашла на кухне, залитой солнечным светом. Одетый в пижаму и халат, он, подбоченившись, стоял перед раздвижными дверями и смотрел на раскинувшийся за домом лес. Подойдя сзади, я обняла его за талию. Пол обернулся и притянул меня к себе.

Наше уединение нарушил пронзительный телефонный звонок. Пол разжал объятия и схватил висевшую на стене трубку.

Выслушав звонившего, он произнес:

– Да, я его брат. Приехал из Висконсина… Да… Понимаю… – Пол потянулся за листком бумаги и карандашом, лежавшими на стойке, и записал несколько слов, которые я не смогла разобрать.

Закончив разговор, он повесил трубку и повернулся ко мне.

– Звонили из полиции. Сообщили, что следствие закончено и… тело перевезли в местный морг. – Его лицо помрачнело. – Господи, неужели я говорю это о собственном брате… Коп сообщил мне название этого места, но забыл упомянуть адрес или телефон. – Он взял с нижней полки шкафа телефонную книгу и принялся листать страницы.

Я подогрела бутылочку со смесью, налила нам кофе и заглянула в холодильник в поисках какой-нибудь еды. В это время заплакал малыш, и я отправилась к нему.

Накормив Пи Джея, я вернулась на кухню, и Пол сообщил, что разговаривал с сотрудником похоронного бюро и с Руби. Он собирался забрать девочку из дома ее учительницы.

– Я сказал Руби, что мы можем немного подождать с похоронами… до возвращения Сильи, но Руби была непреклонна. Она хочет, чтобы похороны состоялись как можно скорее.

Я нахмурилась.

– Но ведь она еще ребенок, наверняка не ей принимать такое решение.

Пол внимательно посмотрел на меня.

– Руби почти восемнадцать.

Я закусила губу. Мне было что сказать, но я поняла, что это не слишком хорошая идея.

Переодевшись в брюки, клетчатую рубашку и повязав галстук, муж спросил:

– Как я выгляжу?

– Ты очень красивый. – Я приподнялась на мысочки, чтобы его поцеловать. – Не хочешь сначала позавтракать?

Пол покачал головой и откинул с моего лица непослушную прядь.

– Нет. Мне нужно идти. Мы с Руби скоро вернемся. Не знаю, сколько времени мы проведем в похоронном бюро, но, думаю, не больше пары часов. А ты пока раздобудь что-нибудь на обед, ладно?

После ухода Пола я первым делом разыскала пылесос и быстро прошлась с ним по всем помещениям. Ковровое покрытие требовало более тщательной чистки – впрочем, как и все остальное в доме, – но пока достаточно и этого. Затем я порылась в платяном шкафу в поисках какого-нибудь одеяла, которое могла бы постелить на пол для малыша. Одеяла я не нашла, зато мне в глаза бросилась лежавшая на средней полке яркая сине-зеленая шаль из мягкой шерсти, искусно связанная причудливым узором. Я расстелила шаль поверх ковра перед камином, усадила на нее ребенка и разложила перед ним «игрушки», которые нашла на кухне, – пару металлических мерных кружек, пластиковую ложку и небольшую пластиковую миску.