Любовь до востребования - Елена Булганова

— Нет, почему? — совсем потерялась Валя. — Интересно, конечно. Но, наверное, у него все хорошо, вернулся из армии, устроился где-нибудь…

— Гадать будешь или все-таки прочтешь?

— Ладно, — сдалась Валюшка. — Я зайду на почту.

— Не нужно тебе заходить.

Тетя Фатима сунула руку за ворот кацавейки, покопалась там и вытащила потрепанный и измятый пакет. Торопливо сунула его Валюшке в руки. Потом задала несколько невыразительных вопросов о семье, о ребенке, — и ушла, тяжело опираясь о палку.

Конверт Валя разорвала в парке, на берегу озера, под прикрытием лысых многолетних дубов. И сразу почувствовала неладное, — почерк у Ильи изменился, стал неровный, как будто писал человек, ослабленный болезнью.

«Здравствуй, Галя! Пишу без особой надежды, что это письмо когда-нибудь попадет тебе в руки. Но, может, ты зайдешь на почту по своим делам и по старой привычке спросишь, не пришло ли письмо до востребования. И работница почты вручит тебе этот конверт. В общем, надеюсь на чудо, потому что в последнее время я перестал полностью исключать такую возможность.

Я хорошо понимаю, что твоя жизнь, наверное, уже устроена или близка к этому. Не стану писать ничего, что может смутить твой покой. Прочти это письмо как послание от старого друга, который тебя помнит и которому ты всегда будешь дорога.

Прежде всего хочу объяснить, почему так неожиданно исчез и несколько лет не слал никаких вестей. Случилось так, что я побывал в плену. Два месяца назад мы с другом сумели освободиться. Сейчас я нахожусь в госпитале, в Грозном. Не могу сказать, что нуждаюсь в медицинской помощи. Меня бы, к примеру, куда быстрее исцелило возвращение в родной город. Но положение мое очень неопределенное, документов нет. Армейские власти привыкли считать нас мертвыми и пока не до конца верят в наше воскрешение. Очень надеюсь, что не заставят дослуживать в штрафбате. Лично я всем этим сыт по горло и мечтаю только о возвращении домой.

Дорогая Галя, у меня к тебе огромная просьба. Сразу после освобождения я написал матери, но ответа пока не получил. Молчание мамы меня чрезвычайно волнует, и некого спросить, как у нее дела. Главврач госпиталя советует мне обратиться за помощью в местный военкомат, но от людей в погонах я помощи ждать не привык. Может, ты зайдешь к ней хоть на минутку?

Буду рад, Галчонок, если получу от тебя коротенькое письмецо. Пусть не будет для тебя препятствием наличие мужа, жениха, может, и ребенка. Напиши мне просто как старому другу, который все понимает и не имеет ни малейших претензий. Просто хочется знать, что у тебя все в порядке. В конце письма указываю адрес матери. Если помнишь, это совсем рядом с тобой. Двухэтажный дом на улице Рощинской, наполовину каменный, наполовину деревянный. Мы много раз проходили мимо, когда я кругами через весь город провожал тебя до твоего дома. До сих пор этот маршрут часто снится мне по ночам.

Да, твое письмо с фотографиями я еще успел получить. К сожалению, потом оно пропало. Все эти годы я почему-то больше всего жалел о тех потерянных фотографиях. Ты такая красивая на них в том зеленом выходном платье! А как сложилась жизнь у твоей подружки, той, на свадьбе которой ты фотографировалась?

До свидания, Галя, желаю тебе большого счастья. Если время и обстоятельства позволяют, пиши.

Илья Громов».

Валюшка долго смотрела на воду. Как могло случиться, что мальчик, с которым они так недавно катались на лодке по озеру, стал пленником? А ведь о чеченских событиях в последнее время можно услышать все реже и реже…

«Пойду к его матери прямо сейчас! — решила Валя. — Это ведь важнее всего на свете. Он, может, и написал только ради этого».

Дом она, конечно, узнала бы и без точного адреса. Помнила его из детства, когда с ватагой соседских мальчишек и девчонок жадно осваивала соседние улицы, дворы, сараи. Когда-то рядом с этим домом обитала огромная собака. Она охраняла огород за домом, но Валю всегда подпускала и пропускала. А на остальных рычала и кидалась. Это чрезвычайно повышало Валюшкин авторитет в глазах сверстников.

Мать Ильи жила в каменной части дома. На весь подъезд было здесь только две квартиры. Валя сверилась с номером и позвонила в дверь.

Приплясывая от нетерпения, ждала минуты четыре. Время от времени снова нажимала на звонок. Прислушивалась — исправен ли. Увы, звонок был единственным звуком, который она смогла услышать в недрах квартиры.

Впрочем, был будний день, и мать Ильи могла находиться на работе. Валя вышла из дома и вдруг у самой двери заметила ящик для писем. Жадно прильнула к дырочкам в железном, изрядно проржавевшем коробе. Ящик был набит бумажками, похожими на счета. Видно было, что почту не забирали уже давно. Валя сунула в дырку палец и немного поворошила бумаги. На первый план выплыло письмо, были видны погашенные марки в верхнем правом углу. Она еще немного потолкала письмо, — и отчетливо разглядела адрес, написанный знакомым почерком!

Значит, Елена Захаровна не получила письмо от сына и не знает о том, что он жив. Но это означает… это может означать только самое худшее. От ужаса Валя покрылась липким потом. Потом снова бросилась наверх и стала трезвонить в соседнюю дверь.

Очень скоро дверь отворила женщина в байковом халате.

— Скажите, здесь проживает Елена Захаровна Громова? — буквально набросилась на нее Валя. — Или, может быть, она куда-то переехала?

— Проживает, да, — нараспев произнесла женщина, и у Вали немного отлегло от сердца. Проживает — значит, жива! — Только она сейчас в больнице, — тут же добавила соседка.

— Давно? А когда вернется домой?

— Ой, боюсь, не скоро она вернется, — мелко закачала головой женщина. — Не слишком хороши у Лены дела. Сердце. Вы, может, не знаете: у нее сын погиб в Чечне. Какая мать такое вынесет?

— Да не погиб он! — вскрикнула Валюшка. — Он живой! Там, в почтовом ящике, письмо от него лежит!

Женщина всплеснула руками:

— Да не может быть! Да как же это! Ой, надо к Лене в больницу бежать, а у меня внучок на руках!

— Я пойду, только скажите куда.

— Ой, да наша городская больница, отделение кардиологии, четвертая палата. Подожди, миленькая, я пирог для нее заверну.

— Не надо. — Валя от нетерпения не могла устоять на месте. — Хотя нет, давайте: вдруг у нее на радостях аппетит проснется.

В больнице она была через десять минут. Но дальше холла ее не пустила бабка-вахтерша. Валя устроила такой шум, что той пришлось-таки позвонить в отделение. Через пять минут вниз спустилась медсестра, посмотрела на Валю холодно и равнодушно:

— К больной Громовой? Нет, исключено.

— Почему это? — так и взвилась Валя.

— У нее ночью был очередной приступ. Больная лежит под капельницей, пускать посетителей к ней строго запрещено.

— Послушайте, но я принесла ей очень хорошее известие, — уже спокойнее заговорила Валя. Она была уверена, что, узнав о случившемся, медсестра растает, как Снегурочка на солнце. — Елена Захаровна думает, что ее сын погиб. Она из-за этого и заболела. А я знаю точно, что он жив и здоров. У меня в сумочке письмо от него, хотите, покажу?