Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году - Рольф-Дитер Мюллер

Позже он писал: «Красная армия — мощная оборона страны. Численность ее была несметна, а территория страны представляла собой гигантские неосвоенные пространства. Складывалось впечатление, что агрессор, сделавший ставку на технику военного искусства, непременно бы увяз [на этих просторах]. Так что я в то время расценивал нападение на Россию […] как маловероятное». Похоже, что этой же реалистичной точки зрения Бломберг придерживался и на посту военного министра при Гитлере, хотя и предпочитал умалять роль прежних взаимоотношений с представителями Красной армии в деле наращивания вооружений Германии.

При этом штабные учения 1928/29 г. со всей очевидностью обнажили слабость рейхсвера. Войсковое управление на сей раз исходило из увеличения объема вооружений, успешно осуществленного к 1933 г., и моделировало военный конфликт между Польшей и СССР. В ходе этого конфликта Франция, намереваясь поддержать своего союзника, пытается организовать демарш по территории Германии. Результат показал, что рейхсвер оказался не в состоянии провести решающее сражение, но смог лишь затянуть наступление врага. Таким образом, любая война в обозримом будущем должна была привести к катастрофе.

Эти горькие выводы, без сомнения, способствовали тому, что командование рейхсвера в 1932–1933 гг. отдало предпочтение политическому направлению, которое активно провозглашало такие лозунги, как «возобновление обороноспособности страны» и «борьба с Версальскими соглашениями». Однако для начала следует принять во внимание, что после окончания Первой мировой войны возможная война с Россией на протяжении более чем десяти лет не являлась предметом дискуссий — ни в политических кругах, ни в армии. Вместо этого в качестве врага рассматривали нового соседа на Востоке, вновь народившуюся Польскую республику; главным же противником Германии, конечно, была Франция. В силу условий Версальского мирного договора и благодаря контролю (пусть и не всегда эффективному) рейхстага и демократической общественности военные не могли помышлять о том, чтобы решить «польскую проблему» «посредством вторжения». С учетом тогдашней ситуации битва на участке между Варшавой, Минском и Киевом теоретически могла развернуться только между русскими и поляками. Однако была ли Красная армия в состоянии избежать повторения опыта, полученного на Висле и с победой двинуться на Запад, этого в начале 1930-х гг. определенно сказать не представлялось возможным. Да и кто в Германии, за исключением немецких коммунистов, стал бы приветствовать общую для обоих народов «освободительную войну»?

В 1933 г., когда с приходом к власти национал-социалистов в истории Германии произошел судьбоносный перелом, война с СССР не была частью ожиданий нового руководства рейха и, уж конечно, населения. «Гитлер — это война» — к такому выводу вполне можно было прийти, перечитав высказывания и сочинения нового рейхсканцлера, однако соприкосновение с ними отнюдь не наводило на мысль о близящемся военном походе либо военной агрессии. В правительстве «национальной революции» внешняя и военная политика была сосредоточена в руках консерваторов. Убеленный сединами рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург по-прежнему оставался для военных авторитетом. Заявления Гитлера об энергичной борьбе с условиями Версальского мира и о наращивании вооружений находили отклик во властных кругах. Однако установившийся консенсус отнюдь не означал наличия определенного графика реализации намеченного либо выработанной последовательности отдельных шагов.

2 февраля 1933 г. Гитлер по приглашению министра рейхсвера выступил с небезызвестной речью перед военным руководством, ограничившись при этом общими фразами и намеками. Он упомянул о различных сценариях возрождения мощи империи, определив при этом в качестве приоритета завоевание «жизненного пространства на Востоке» и «беспощадную германизацию» последнего. Эта, посвященная внешней политике, часть его речи также была встречена с одобрением, хотя в отношении будущих шагов ясность отсутствовала. Речь шла прежде всего об укреплении внутриполитического положения нового режима, а также о секретном наращивании вооружений. Восстановление «военного суверенитета» было приоритетной задачей, эту точку зрения военные разделяли безоговорочно. Вместе с тем они осознавали, что в обозримом будущем на переходном этапе Германии может угрожать интервенция держав-победительниц, в первую очередь Франции при возможной поддержке ее союзника — Польши.

Эти обстоятельства говорили в пользу продолжения секретного сотрудничества с Москвой. Готовность СССР к такому сотрудничеству оставалась неизменной, несмотря на то что по идеологическим причинам оно провоцировало у Москвы «головную боль». В 1932 г. Тухачевский, тогдашний начальник вооружений РККА, вместе с группой высокопоставленных военных был приглашен для участия в осенних маневрах на территории Восточной Пруссии. Он подтвердил готовность Москвы продолжать взаимовыгодное сотрудничество в военной области. Майор Герберт Фишер, обеспечивавший на протяжении многих лет связь с РККА, письменно зафиксировал свои выводы, согласно которым именно Тухачевский может стать главнокомандующим польским фронтом в грядущей войне.

Вскоре после прихода Гитлера к власти Сект в собственном «политическом завещании» изложил доводы в пользу альянса с Востоком, сторонником которого он являлся.

Бывший начальник управления сухопутных войск настойчиво предостерегал от несвоевременных экспансионистских решений, которые с учетом существующего в Европе соотношения сил были заведомо обречены на провал. Если Германия намерена проводить великодержавную политику, то она должна проводить политику реальную, а это, в свою очередь, означает — сотрудничать с Москвой. Можно было предположить, что новый канцлер с его неистовой антибольшевистской пропагандой попадет в затруднительное положение, поскольку будет до некоторой степени зависеть от Москвы. Мнение Курта фон Хаммерштейн-Экворда, действующего начальника управления сухопутных войск, было однозначным: «Отношения с М.[осквой] — это пакт с Вельзевулом. Но у нас нет выбора. Отказываться от них из страха перед внутриполитическими последствиями было бы неверно. Страх — это не мировоззрение».

Вступив в должность рейхсканцлера, Гитлер в среде военных, дипломатов и других представителей консервативной руководящей элиты столкнулся с неоднородностью мнений по вопросу о сотрудничестве с Москвой. Ужесточение внутренней политики в СССР привело к тому, что тысячи русских немцев вынуждены были покинуть свою родину и выехать из страны, в результате чего они утратили статус фактора, способного оказать особое влияние на дальнейшее развитие СССР. В результате сталинизации «опорные пункты» немецкой экономики оказались зажатыми в тиски. Жестокая принудительная коллективизация привела к тому, что крестьянство, на которое могла быть сделана ставка в случае падения режима, обнищало и стало жертвой голодомора. Немецкая промышленность зарабатывала немалые деньги на заказах, шедших из Москвы в связи с форсированной индустриализацией (пятилетки), однако СССР в качестве ответного жеста поставлял на немецкий рынок преимущественно сельскохозяйственную продукцию, что в условиях мирового экономического кризиса вызывало недовольство крупных аграриев.