Закон "Дегтярева" - Дмитрий Силлов

Режим замедленного времени, помноженный на борьбу с гигантским комаром в башке, на выходе дали ватные конечности и слегка расплывчатое восприятие мира. То есть воин из меня теперь был никакущий. На ногах стоял – и то подвиг. Стоял и смотрел, как из вечернего сумрака величаво так выплывает хозяин моего комара. Тот, кто смог одним мысленным щелчком сжечь извилины био и крысособаки, которые повстречались на моем пути, а также, думаю, испепелить мозги десятков, а может, сотен тварей, которые на захотели ему подчиниться.

Он был большим, этот шам. Раза в три больше своих низкорослых собратьев, метра два ростом, и в плечах – немногим меньше. На его лысой башке горели красным огнем пять глаз – два на обычном месте, в человеческих глазницах, два над бровями, и один – во лбу. Эдакая пирамида из глаз, похожих на раскаленные угли.

«Неплохо для хомо, – прошелестело у меня в голове. – Для хомо и недоделанного уродца, который называет себя шамом. Но игры закончились».

Красные глаза синхронно моргнули – и вдруг начали стремительно увеличиваться в размерах, заполняя огненными сполохами весь мир, всего меня, сжигая изнутри, словно весь я превратился в сосуд из плоти, заполненный горящим напалмом. Мои пальцы непроизвольно разжались, автомат с лязгом упал под ноги…

«Прощайте, жалкие уродцы», – раздался смешок в моей пылающей голове…

И, как ни странно, это издевательское хихиканье придало мне сил.

Нет, бороться с этой тварью я не мог – глупо пытаться заткнуть извергающийся вулкан, тем более когда твои руки и ноги едва шевелятся. Но спастись от него – это необходимость. Хотя бы для того, чтобы однажды вернуться…

Из последних сил я рванул из ножен «Бритву» и нанес ею длинный удар, словно вспарывал сверху донизу огромную картину, растянутую от свинцовых туч до растрескавшегося асфальта под ногами.

И картина поддалась.

Послышался треск, лазурные молнии побежали по разошедшимся в стороны краям разреза. Пространство, рассеченное «Бритвой», дрожало и грозило схлопнуться обратно. Но молнии, то и дело пробегающие по краям разреза, держали его, словно электрические пальцы.

У меня не было времени смотреть, что же находится там, за краем междумирья. У меня было одно, может, два мгновения для того, чтобы уйти от ментального удара ужасающей силы, после которого мой мозг будет напоминать черную головешку. Поэтому все, что я смог сделать, это схватить Фыфа за воротник его куртки, швырнуть безвольное тело вперед и шагнуть следом, всерьез опасаясь упасть, так как я уже не видел, куда шагаю, – весь окружающий мир поглотил огонь, и не было от него спасения… кроме одного шага навстречу этому огню…

Я шагнул – и все-таки упал на колено, не удержавшись на ногах. И непременно завалился бы на бок, если б не успел чисто на автомате перевернуть «Бритву» обратным хватом и вонзить ее в землю.

В землю…

Да, под моими ногами была земля. Толстый ее слой, а не асфальт, присыпанный почвой. А в моей голове еще билось эхо разочарованного вопля пятиглазого шама: «Очень неплохо, хомо! Ну и ладно. Проваливай туда, откуда пришел».

Туда, откуда я пришел? Что он имел в виду?

Я зажмурился изо всех сил, словно хотел раздавить веками сполохи пламени, все еще мечущиеся перед глазами… Эти отпечатавшиеся на сетчатке огненные тени смерти, которой мне чудом удалось избежать.

Стало немного легче. И проклятый комар в голове исчез. Теперь оставалось проверить, целы ли глаза. И сделать это можно было только одним способом.

Хотя, признаться, делать этого мне не хотелось.

Потому что мои ноздри щекотал очень знакомый запах запустения, какой бывает на старых пустырях и заброшенных свалках. Я уже догадывался, что сейчас увижу. Догадывался – и одновременно боялся того, что догадка станет реальностью, от которой потом будет уже никуда не деться. Я тянул эти мгновения темноты, как гурман, смакующий изысканное блюдо и знающий, что ему никогда больше не придется его отведать. Я знал: одно короткое движение век – и старый мир, знакомый и ненавистный, ворвется в мою жизнь, словно сезонный ураган, вновь и вновь сметающий на своем пути все живое. Старый, не нужный мне мир, из которого я много раз уходил навсегда для того, чтобы никогда больше сюда не возвращаться…

Но прятаться от реальности никогда не было в моих правилах. Поэтому я дал себе еще несколько секунд блаженной темноты – и с усилием разодрал веки.

Свет ударил в глаза. На самом деле он был тусклым и безжизненным, этот солнечный свет, с трудом пробивающийся из-за сплошной пелены свинцовых туч. Но для чувствительных глазных нервов, все еще до конца не восстановившихся после ментального удара, этого было вполне достаточно. Сразу захотелось вновь смежить веки, но я не дал себе этого сделать. Мгновения блаженного неведения миновали. Наступило время сурового настоящего.

Я медленно поднялся с сырой земли.

Внизу, под ногами росла серая, больная трава, чудом выжившая на зараженной земле, а прямо передо мной торчал большой плакат, на котором была начертана надпись, полуразмытая кислотными дождями:

«Grift! Заборонена зона!»

И знак рядом с надписью – треугольник с трехлопастным пропеллером и подписью мелким шрифтом под ним «Радиоактивность!».

– Твою мать, только не это… – прошептал я.

– Что «только не это»? – раздался голос слева от меня. – Где мы?

– Там, куда бы я меньше всего хотел попасть, – процедил я сквозь зубы. – В Зоне. Чернобыльской Зоне.

– Это где? – хрипло поинтересовался Фыф – и закашлялся.

– В Украине.

– Где?!

– Это другой мир, дружище, – проговорил я. – Вообще другой мир. Не Москва, не Россия. Тут на каждом шагу аномалии… Мутанты, похожие на людей. И люди – хуже мутантов.

– Так у нас то же самое, – отозвался шам. – Везде то же самое. Те же яйца, только в профиль.

– Те же – да не те, – проговорил я, осматриваясь. – Ты еще не знаешь, что такое местные группировки и армейские сталкеры.

– В смысле? Маркитанты, что ли?

– Хуже, – нахмурился я. – Группировки – это базирующиеся в Зоне подразделения хорошо подготовленных сталкеров, в основном бывших военных. А армейские сталкеры – те же самые персонажи, только работающие на правительство.

– То есть воюющие с группировками? – смекнул Фыф.

– С ними, – кивнул я. – И с нами, сталкерами-одиночками. Кстати, одиночек тут все отстреливают – и группировки, и военные, и бандиты.

– Почему?

– Все просто, – пожал я плечами. – Тот, кто смог выжить в Зоне один, – самый удачливый в плане хабара, таскающий наиболее ценные артефакты из-под носа группировок, правительства и охотников за удачей.

– Понятно.

Про артефакты и хабар Фыф был в курсе, я ему как-то рассказывал про Чернобыльскую Зону, откуда пришел в его мир. И сейчас, потерев лапками виски наверняка все еще гудящей головы, выдал: