По закону "Триады" - Фридрих Незнанский

И участие было сознательным и преступным, поскольку Заварзин мог, конечно, сбежать, мог заболеть и по причине необходимости немедленной госпитализации быть снятым прямо с поезда, мог стать жертвой несчастного случая и даже погибнуть. Но ни о каких чрезвычайных происшествиях на маршруте Никодимов командованию части не докладывал. И самое главное, пропал не только призывник, но и сопроводительные бумаги. Поверить в то, что их у Никодимова выкрали так, что он об этом даже не догадался, было бы верхом наивности.

Когда-то и Турецкий служил срочную службу и до сих пор помнил, как в учебной части ротный старшина Сидорчук, редкая скотина, поднимал роту ночью и заставлял бегать с полной выкладкой, покрикивая: «Мне, бойцы, ваша физическая немощь не нужна, она вам нужна! Будем давать кросса!»

…На самом деле, посылая запросы в часть и начиная здесь проверку, Турецкий сам фактически злоупотреблял служебным положением. На то, впрочем, у него было благословение Голованова, какового на этом этапе, как первоначального импульса для работы, было достаточно.

С другой стороны, факт бесследного исчезновения призывника — само по себе вполне достойное основание для возбуждения уголовного дела. И Турецкий был готов давить на Никодимова с удвоенной энергией, уже не оглядываясь на то, что сам занят чем-то не совсем законным.

В комнату, постучав, заглянул рядовой с плоской физиономией и, вытянувшись, доложил:

— Рядовой Рамазанов по вашему приказанию прибыл!

Турецкий взглянул на часы: оказывается, он бьется с Никодимовым уже больше часа. Давно собирался закончить и приступить к допросу солдат, которые призывались вместе с Заварзиным, но, в отличие от Заварзина, прибыли в часть без приключений и нормально несли службу.

Рядовой Рамазанов фотографию Заварзина изучил, вопросы выслушал, но ничем не помог: Заварзина он не помнил. Не помнили его и следующие пятеро. И солдатам Турецкий в принципе верил, они могли не помнить, поскольку Заварзин в Бугульме был человек новый, а в Казани — тем более. Если и перебросился он парой слов с кем-то из опрошенных на сборном пункте, то там их, призывников, было несколько сотен, и близко все перезнакомиться не успели, а значит, могли забыть, а то и вовсе не встречались. А Никодимов с приходом каждого нового солдата все больше успокаивался, как будто надеялся, что если все девятнадцать Заварзина так и не вспомнят, то проблема рассосется сама собой и все претензии к нему можно будет свести к невнимательности при подписании документов в военкомате: дескать, и не было никакого Заварзина, просто обсчитался, когда подмахивал список.

Только вошедший седьмым ефрейтор Семенов Заварзина узнал. Причем сразу — это было видно по лицу. Семенов еще ничего не сказал, а Турецкий внутренне уже напрягся, как охотничья собака.

— А он вам зачем? — спросил Семенов совсем не по уставу, возвращая фотографию. — Застрелился, что ли?

— Почему застрелился? — не понял Турецкий.

— Ну, он вообще подвинутый какой-то был, вернее, прибитый. Чего-то у него не то было — на личном фронте. Девчонка, что ли, его бросила. Он и в армию потому, кажись, пошел, хотя мог бы спокойно откосить.

— Ну-ка, ну-ка, давай поподробнее! — Турецкий настолько обрадовался появлению свидетеля, что даже не сделал Семенову замечание по поводу неуставной лексики. — Насколько хорошо ты его знаешь, что он еще тебе рассказывал?

— Да не знаю я его. Так, на призывном познакомились. Он меня пивом угостил, достал где-то, посидели, поговорили, вот про невесту свою рассказал… В смысле — не про невесту как раз. То есть…

— Я понял, понял. А дальше?

— Что дальше? Про невесту?

— И про невесту, и обо всем остальном. Все, что сможешь вспомнить. Это очень важно.

— Ну, давно же было. Я так не помню особо… Помню, тошно мне было: вначале в районе сутки сидели, потом на областном сборном пункте — еще сутки, делать нечего, бродили из угла в угол. Кого-то вызывают, увозят, а мы сидим и сидим. Хотелось, чтоб уже скорее, ну и побаивался, если честно, что в моряки подгребут или в подводники… Ну и он тоже сидел так один… Андрюха, кажется?

Турецкий утвердительно кивнул.

— Привалился к забору, и баклажка пива у него двухлитровая, а он и не пьет совсем, так — балуется. Я мимо проходил, он кивнул, я подошел, помог ему с пивом… — Семенов задумался. — Вернее, не так, его кто-то отозвал, а он, Андрюха, мне говорит: допивай, типа. Ну я и допил, пока он с этим офицером разговаривал.

— Ага! А как его отозвали — по имени, по фамилии?

— Ну да.

— Что — «ну да»? По имени или по фамилии?

— Не помню.

«Что все-таки армия с людьми делает», — вздохнул Турецкий.

— Ладно. Кто отозвал — помнишь?

— Какой-то офицер.

— Офицер? Не путаешь?

Семенов кивнул.

— Звание помнишь?

— Не, не помню. Пиво помню, а офицера не помню. Давно же было…

— Я помню! Я! — вдруг выпалил прапорщик Никодимов. — Это ведь и правда давно было. Я забыл, а теперь вспомнил!

Турецкий попросил Семенова подождать в коридоре и вернулся к прапорщику.

— Вы меня тоже должны понять, — тараторил тот, преданно заглядывая в глаза Турецкому, — я по всей стране мотаюсь. За один призыв бывает столько наколесишь — в глазах рябит, все на одно лицо и на одну фамилию становятся! Сейчас призывы сами знаете какие: везде недобор, сразу много народу нигде не дают, а у нас хронический некомплект личного состава.

Это звучало как-то не очень последовательно, но Турецкий не перебивал.

— …Вот и мыкаемся: там сто человек, а там — хоть двадцать. Одних привез — и забыл, уже другие на уме… Помню, однажды близнецов забирал — троих…

— Можно ближе к делу? — не выдержал Турецкий.

— Конечно! К делу. Этого Заварзина, пропавшего… то есть вовсе он и не пропавший… я теперь только вспомнил: перед самым отправлением поезда забрал офицер из штаба армии. Сейчас… — Никодимов наморщил лоб, — подполковник он. Фамилию не скажу, не помню. А подполковник — точно. Мы уже погрузились. Там еще накладка какая-то вышла с бронью, нам должны были целый вагон дать, а дали только десять мест или пятнадцать… В общем, я забеганный был, тут он меня отзывает и говорит, что военком перепутал, что одного призывника мне по ошибке придали, а должны были откомандировать в распоряжение штаба армии. Взял у меня документы, выбрал одного — ну, этого вашего Заварзина…

— А вас не удивил интерес офицера штаба армии к обычному рядовому призывнику?

— Я давно ничему не удивляюсь, — вздохнул Никодимов, — сами знаете, армия уже не та, что двадцать лет назад, и порядки не те… Я и подумал, что этот парень — родственник или знакомый кого-то из больших чинов, вот его и забирают в тепленькое местечко, писарем каким-нибудь при штабе. Я только расстроился тогда, что придется возвращаться, документы переоформлять. Но этот подполковник сказал, что все уже сам сделал, и выдал мне писульку, что, мол, призывник Заварзин… как там его… отбыл в распоряжение штаба армии.