Охота на гончих - Надежда Федотова

– Харальда иди жалей, – ершисто буркнул Эйнар. – А если по мне – так туда этому упырю и дорога!

Преувеличенно грубый тон не обманул бы даже ребенка. Как ни претило сэконунгу самоуправство батюшки, но отец – он всегда отец. Ивар пожал плечами и взялся за край полога.

– Погоди, – окликнули сзади. – Перчатки забыл. Тонкие, ты глянь, как еще руки себе не отморозил?.. На, забирай. А то через час вспомнишь да обратно заявишься, знаю я твои штучки!

Он, поднявшись, сунул советнику в руки перчатки. Ивар напустил на себя удивленный вид:

– Так это не твои? Я снаружи нашел, думал…

– Нет, – покрутив в руках «случайную находку», ответил Эйнар. – У меня таких отродясь не бывало. Видно, кто из дружины обронил. Брось где взял – хозяин сам заберет. Кому они еще нужны, такие заношенные?

Он колупнул ногтем присохшее на тыльной стороне перчатки темное пятно и добавил:

– Еще и грязные. Вот делать тебе нечего!

– Привычка, – улыбнулся Ивар, забирая вновь не сработавшую улику. – Не люблю беспорядка. Хотя ты прав, этакое сокровище и трогать не стоило.

Лорд, кивнув сэконунгу, вышел. Эйнар придержал занавесь, остановился на пороге и проводил взглядом советника шотландского короля. Ивар деловито проталкивался к очагу, где стояли Харальд с Астрид. Лицо у последней было бледное. За мужа сердце болит, понял норманн. И снова с неудовольствием посмотрел на лорда Мак-Лайона – этот небось и к невестке конунга сейчас полезет с соболезнованиями да мешком каверзных вопросов про запас?

– Зря только при брате, – обронил Эйнар. – Так и по морде огрести недолго…

Он огляделся. Народу в доме кишмя кишит, а тут никого. Где караульный? «Ни поесть, ни рожу сполоснуть! Да и руки помыть не мешало бы». Сэконунг машинально растер в пальцах бурую пыль и поморщился. Грязь была еще и липкой. Да в чем изваляли эти перчатки? И какого рожна лорду вообще понадобилось их подбирать?

Он вдруг застыл, осененный догадкой. Поднес пальцы к глазам, потом к носу… И, тихо выругавшись, зашарил взглядом вокруг себя. Проклятых перчаток нигде не наблюдалось.

– Вот же брехло!.. – сквозь зубы прошипел сэконунг. И, спохватившись, торопливо вытер руку о штаны.

Бедняцкие окраины уже почти остались позади. Внушительный отряд из двух дюжин всадников медленно поднимался вверх по извилистой улочке: бряцала конская упряжь, дворовые шавки заливались вослед хриплым лаем, а впереди, восторженно вопя и улюлюкая, неслась стайка чумазых мальчишек. Головные воины сурово покрикивали на сорванцов, то и дело сующихся под копыта, но больше для острастки. Кто из них не был ребенком?

– А ну, кыш, мелюзга! – услышала Нэрис нарочито грозный рык Жилы. – Вот я кого-то щас кнутом огрею!..

В ответ дружиннику донесся радостный визг. Норманн насупил брови и, легонько ткнув пятками в бока своего коня, выбился из строя, будто намереваясь сей же час броситься в погоню. Мальчишки, вереща, сыпанули в стороны. Только один смельчак лет шести от роду – румяный, в драном тулупчике – взлетел на чью-то изгородь и показал бойцу язык.

– Не заловишь! – весело крикнул он. – Нипочем не заловишь, бе-э-э!..

– Ах, не заловлю?! – Жила страшно завращал глазами и приподнялся в седле.

Сорванец, торжествующе хохоча, исчез за забором. Леди Мак-Лайон прыснула в воротник, глядя, как по уши довольный дружинник возвращается в строй. «Мужчины иногда совсем как дети. А уж корчат-то из себя сильных да важных!..» Улыбка ее стала шире – вспомнилось, как прошлой зимой первый советник кроля Шотландии был застукан собственной тещей за бодрыми скачками на четвереньках по сугробам в компании веселящихся отпрысков. Чопорная госпожа Максвелл зятю и слова не сказала, но, как потом признался Нэрис сконфуженный супруг, он «окончательно потерял в ее глазах всякое уважение». Это, конечно, было не так, но Нэрис отдала бы многое, чтобы увидеть ту уморительную сцену своими глазами. «А еще гончая, называется, – не без самодовольства подумала она. – Я вот ни разу не попадалась!»

– Шустер пострел, – поймав смеющийся взгляд леди, с притворным сожалением сказал Жила. – Но кабы не изгородь, уж мы бы еще посмотрели…

– Хватит ребячиться, – зевая, отозвался Тихоня. Детей он любил, с Жилой они тоже были старинные приятели, но бессонная ночь в карауле не очень-то располагала к веселью. – Вперед гляди. Лорд велел ухо востро держать.

– Так я чего? – стушевался дружинник. – Я смеху ради! Опять же, который день семьи не вижу. Сына обещал на лов подледный взять, а сам вот…

– Не ты один такой, – откликнулся сзади кто-то из бойцов. И добавил со смешком: – А ведь и правда не поймал бы. Верткий малец, как угорь!

Нэрис тихонько вздохнула. У нее таких «мальцов» было двое и оба – увы – за много миль отсюда. Как-то они там? Здоровы ли? Скучают? Все ли благополучно?.. «Плохая я мать, – с грустью подумалось ей. – Хорошая бы дома осталась. Ведь брауни прав – дети совсем без родителей растут… Ивара хоть понять можно, у него служба, а я?» Из груди леди Мак-Лайон снова вырвался покаянный вздох. Пустых обещаний вроде «Это точно в последний раз!» она уже давно себе не давала: опыт прежних лет показал, что все равно бесполезно. Ивар правильно говорит – горбатого могила исправит.

А раз так, то не стоит и мучиться, решила Нэрис. Дети под надежным присмотром любящей бабушки, муж прекрасно знает, где его жена и с кем, – больше того, именно по его просьбе она здесь и очутилась… И что с того, что все это ей действительно нравится?! Оно, в конце концов, не преступление! На лоб леди набежали морщины. Не преступление, да. В отличие от того, что полгода назад случилось в одном из домишек на окраине Бергена. С матерью умершей кормилицы Нэрис рассталась пару часов назад, выяснив все, что хотела, и прочно утвердившись в мысли, что гибель молодой женщины была пусть трагической, но отнюдь не случайностью. А что касалось сплетен…

«Не из таких была наша Ингрид, уж поверьте, – с жаром повторяла матушка покойной, устремив на леди Мак-Лайон бесхитростный взгляд, в котором читались волнение и возмущение одновременно. – Вовсе не из таких! Ее сызмальства учили сор из избы не выносить. Кого хочешь спросите – никто про нее дурного не скажет! Да и о чем было болтать, когда умерла невестка конунга в родах, у повитух на руках? Крови, бедняжка, потеряла много, да и младенец крупный был, в батюшку. Тяжело дело шло, больше двух суток она, несчастная, маялась, уж и не чаяли, что разродится… А как разрешилась наконец, только и успела разок на сына взглянуть. Ребеночка обмыли, отцу поднесли, чтоб имя дал, как заведено, вернулись к постели – ан госпожа уже и отошла. – Голос женщины дрогнул, в нем прорезались нотки искреннего гнева. – И когда бы, скажите на милость, господин Харальд к жене руку успел приложить?! Как же им, злыдням, не совестно? Да он в супруге души не чаял! Роды на лето пришлись – он из похода сорвался, и уж так-то трясся над ней, так-то баловал, дай боги каждой такого мужа!.. Ингрид моя рассказывала: госпожа Берит ведь слабенькая была, с трудом бремя носила, все лежала последний месяц, а лето же, тяжко в темноте да в четырех стенах. Так господин Харальд жену самолично на пригорок выносил, чтоб ей легче дышалось – прямо на руки брал да нес. И сидели они там часами, что твои голубки… Убил! Да накажи меня Один, если я в жизни что-то глупей слыхала!..