Удар "Молнии" - Сергей Алексеев

И это все за спиной у воюющей армии…

Кастрата отстранили от «государственных» дел, дали временную отставку, посадили на скамейку запасных, и он, предоставленный самому себе, ринулся поправлять свои финансовые дела. Глеб выслеживал его около месяца, тщательно изучая маршруты движения. После того как авиация федеральных войск освободила небо над Чечней, Кастрат стал передвигаться чаще всего на собственном вертолете, купленном в Азербайджане. Вероятно, тоже предчувствовал свою смерть на дорогах, исходящую от ловца.

Первое покушение не удалось: Головеров выпустил по вертолету две гранаты, но сбить машину на приличной высоте не удалось, не хватило дальности полета снарядов. После этого Кастрат стал осторожнее и ниже километра не летал. Требовалось подходящее оружие — «стингер» или отечественная «стрела» на худой случай, а их было не так-то просто раздобыть. Кастрат базировался в Бамуте, по крайней мере две последних недели взлетал только оттуда, однако в любой момент мог перебраться куда угодно, и снова потребуется месяц на розыски его логова.

Выход подвернулся неожиданный — вот она, удача! После ухода войск Чечня лихорадочно формировала войска и вооружалась, в том числе и противовоздушными системами. Из-за рубежа через Азербайджан шел если не поток, то мощный ручей самого разного оружия, и Глеб без всякой подготовки вышел на большую дорогу, как простой разбойник. Потом он никак не мог объяснить себе, чем ему приглянулся этот грузовик, шедший по ночной дороге в сопровождении легковой машины. Не такая и легкая добыча — человек пять охраны…

Головеров сначала осадил легковушку, — стрелял под переднее колесо, но так, чтобы не повредить резины. Тяжелая пуля из «винтореза» ударила по месту — двигатель заклинило, машину начало бросать по дороге, а грузовик тем временем проскочил вперед метров на семь-десят и остановился. Водитель легковой справился с управлением, затормозил, и трое, выскочив из кабины, сунулись под капот. Глеб уже был возле грузовика, лежал в кювете, поджидая, когда спешатся его пассажиры, а их было двое. Один вылез, пошел узнать, в чем дело, и едва удалился на приличное расстояние, Головеров вплотную приблизился к КАМАЗу, в упор застрелил второго и мгновенно заскочил в кабину, приставил пистолет к толстому брюху водителя.

— Трогай! За скорость плачу особо.

Водитель был в шоке, поскольку выстрела не слышал — пистолет с глушителем да и двигатель работал, — но у охранника рядом снесло полчерепа, обрызгав его мозгами и кровью. Пришлось приводить водителя в чувство выстрелом возле самого уха. Машина отъехала метров на сто пятьдесят, когда сзади застучала очередь. Глеб на ходу выбросил убитого и выключил фары с габаритными огнями.

— Привыкай ездить в темноте.

Этот толстяк за баранкой не знал, что везет, или делал вид, что не знает. Пытать его не было никакой охоты. Головеров, путая следы по многочисленным проселкам и полевым дорогам, надежно ушел от всякого преследования, забрался в крытый кузов и сам проверил груз. Можно сказать, драгоценный — шесть упакованных в ящики «стингеров»…

Но потом последовала целая серия неудач: Кастрат из своего логова несколько дней не высовывал носа — принимал гостей, если судить по радиоперехвату. Затем выехал все-таки, но с такой кавалькадой и охраной, что Глеб понял: наказать депутата можно, только потом ног не унести. А он не был фанатом, чтобы отдавать жизнь за какого-то паршивого, с бабьим голосом, человечка…

И наконец, у Кастрата что-то случилось с личным вертолетом: то ли поставили на регламентное техобслуживание, то ли привезли некачественное топливо.

Но зато в удачный день, который Глеб почуял с момента, когда проснулся от холода в норе, устроенной среди камней, приговоренный к неотвратимому наказанию депутат выехал из Бамута налегке, в сопровождений всего одной машины с охраной. Глеб вышел на дорогу за полтора часа, отыскал удобную позицию и стал слушать эфир. Расслабленные после ухода войск бандиты чувствовали себя еще вольготно и слишком много болтали, особенно на блок-постах — играли в государственный подход ко всякому делу.

В эфире Кастрата называли всяко — Посол, Картавый, Боров, Груз, Двенадцать или откровенно — Депутат…

Глеб отстрелялся за полминуты. И когда обе машины пылали вместе с асфальтом — гранатометов не было, вершить возмездие пришлось «шмелями» — из задней машины все-таки выскочил один факел, покатился по обочине. Головеров вначале пришил его короткой очередью и лишь после того удостоверился, тот ли испытал неотвратимость наказания, хотя ни секунды не сомневался.

Личного друга Диктатора настигла та же участь…

Глеб тут же, на дороге, бросил на землю последний оставшийся огнемет, закинул автомат за спину и ушел в горы.

Оставаться в Чечне больше было не за чем…

О том, кто совершил акт возмездия, мог знать всего один человек на свете — Миротворец. И то, не знать, а всего лишь догадываться.

И молчать до конца своих дней.

Впервые их свела судьба летом девяносто второго, в тот самый год, когда Глеб встретил Мариту. Явившись в Приднестровье, Миротворец и в самом деле установил мир, видом своим и тяжелой, жлобоватой решимостью до полусмерти испугав «румын». Впрочем, их особенно-то и пугать было нечего: учинив разор и смерть, больше напоминающие разбойный беспредел, чем войну, «румыны» уже тряслись от страха сами, ожидая возмездия И всякий, пришедший сюда и проявивший силу воли, мог стать миротворцем и национальным героем.

Как бы там ни было, но в кругах оперативного состава ГРУ, и, в частности, «Молнии», он получил это горделивое прозвище.

Едва на всех «фронтах», направлениях и позициях прекратились боевые действия, Миротворец пригласил к себе командира группы «Щит», сформированной в «Молнии» специально для Приднестровья, — спасали объекты оборонной промышленности от диверсий и артобстрелов. Обязанности командира тогда исполнял начальник штаба Глеб Головеров, одновременно будучи старшим в антиснайперской команде и собственно снайпером, рядовым бойцом. Мариты уже на свете не было, Глеб переживал самые тяжелые дни и перед аудиенцией с национальным героем всю ночь на пару с Князем хлестал терпкое молдавское вино, крепленое чачей из шелковицы. Хмель не брал, напротив, становилось хуже, тоскливей, так что вся будущая жизнь казалась теперь рвотным комом в горле: сунь два пальца — и нет ее…

Он явился к Миротворцу в грязном, окровавленном на плече камуфляже — том же, в котором ползал по теплотрассам, небритый, с мятым от короткого и мутного сна лицом. Кого уж ожидал увидеть национальный герой, было неясно, но не такого бичеватого вояку. Несколько минут с тупым гневом взирал на Глеба, не соизволившего доложить по форме, затем брезгливо сунул под нос бумажку.

— Вверенной мне властью приказываю вывести группу «Щит» с территории Приднестровской республики, — пробасил он. — Объекты возьму под свою охрану. Вопросы есть?

По своему душевному состоянию Головерову бы следовало выполнить этот, пусть и неполномочный, приказ и немедленно уйти из Приднестровья, однако вместе с острым чувством безвозвратой утраты обострилась до предела ранимость — будто кожу содрали! Разговаривать в этот период он способен был лишь с благородным, всепонимающем Князем Тучковым. Вид и тон Миротворца показались ему унизительными — так с «зайцами» деда Мазая никто себе не позволял разговаривать…