Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Впрочем, напористый непрофессионализм тех, кто претендовал на знание, не мог вызвать ничего иного. Следует отметить, что в сентябре 1915 г. правительство распространило среди депутатов записку относительно нежелательности применения воинской повинности среди этого населения. Она вызвала возмущение фракции мусульман, которая энергично поддержала предложение А. И. Шингарева, а отказ от него трактовала как оскорбление90. Уже через неделю после этого возмущения «Новое время» с удовлетворением отметило, что против «призыва киргизов» выступал В. А. Сухомлинов, но теперь этот вопрос, поставленный на очередь Думой, уже не имеет противников: по расчетам его сторонников, реализация данного проекта должна была дать армии не менее 400 тыс. «прекрасных наездников». «В настоящее время вопрос этот, – торжествовала газета, – снова поставлен на очередь и, по-видимому, будет разрешен в самом непродолжительном времени»91. Остается добавить, что попытка властей распространить на кочевое население трудовую мобилизацию вызвала в 1916 г. восстание на территориях нынешнего Казахстана и Киргизии.

20 августа (2 сентября) 1915 г. правительство было собрано для совещания в Царском Селе. По просьбе И. Л. Горемыкина Николай II согласился принять Совет министров. Его председатель поддержал мнение большинства кабинета, считавшего эту встречу необходимой. Инициатива принадлежала А. В. Кривошеину, который еще надеялся в последний момент переломить ситуацию в пользу Николая Николаевича и стать, в конце концов, главой правительства. Эта попытка не увенчалась успехом. «Все министры, – вспоминал А. И. Спиридович, – за исключением Горемыкина и умного, положительного, хладнокровного министра юстиции Александра Хвостова, убеждали Государя не принимать Верховного командования. Косвенно Государя поддерживал Горемыкин»92. Либерально настроенное большинство правительства во главе с С. Д. Сазоновым было весьма активно. А. В. Кривошеин, князь Н. Б. Щербатов, П. А. Харитонов, С. Д. Сазонов, А. Д. Самарин и, конечно, А. А. Поливанов попытались уговорить Николая II изменить свое решение, указывая на «тревожное положение общественной мысли, на необходимость с ней считаться и на ту тревогу, которая может обнять страну, когда она узнает, что царь уехал из столицы, от своего правительства, в армию, сместив там доныне командовавшего армиями Великого Князя, который как бы попадает в опалу, когда Россия и не приписывает ему вины в постигших нас военных неудачах»93.

Николай II, волновавшийся до начала заседания, совершенно спокойно выслушал доводы выступавших, которым не удалось убедить его в своей правоте94. «Государь, – отмечал адмирал И. К. Григорович, – поддержанный лишь одним Горемыкиным, остался непоколебим в своем решении»95. Император сообщил министрам о своем решении принять пост главнокомандующего и о том, что его отъезд в Ставку назначен на 22 августа (4 сентября)96. После встречи с Советом министров Николай II, по словам фрейлины А. А. Вырубовой, воспроизвел свой ответ на речи членов правительства, призывавших отказаться от этого шага, и их реакцию на его решение: «Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня!». Некоторые министры стояли как в воду опущенные97. Ленинградский историк М. Ф. Флоринский, как представляется, прав, когда говорит о том, что в этом вопросе «столкнулись, по существу, две концепции роли министров в управлении империей»98. Особенно ярко противоречия между этими концепциями проявились на следующий день.

21 августа (3 сентября) на заседании Совета министров С. Д. Сазонов и его сторонники, опираясь на соответственные резолюции земских и городских организаций, вновь попытались призвать правительство к коллективному протесту против решения императора99. Поначалу вновь только один И. Л. Горемыкин нашел в себе силы категорически противиться этим планам. «Та агитация, – сказал он, – которая идет вокруг этого вопроса и связывается с требованием министерства общественного доверия, является стремлением левых кругов использовать имя Великого Князя для дискредитирования Государя Императора. Весь шум вокруг его имени есть не что иное, как политический выпад против Государя… От своего понимания долга служения своему Царю-Помазаннику Божию я отступать не могу. Поздно мне, на пороге могилы, менять свои убеждения. Убедите Государя меня убрать. Когда Его Императорское Величество в опасности, откуда бы она ни шла, я не считаю себя нравственно в праве заявлять Ему, что я не могу больше служить Государю»100.

Попытка обсудить вопрос об отставке правительства или подаче особого мнения окончилась неудачей. Вопрос был окончательно снят с повестки дня после выступления министра юстиции. А. А. Хвостов, который до сих пор старался воздерживаться от выступлений, напомнил членам правительства о присяге и заявил, что призывы, исходящие от А. И. Гучкова, Государственной думы и общественных организаций, должны быть неприемлемы для членов правительства, так как они нацелены на государственный переворот. «В условиях войны такой переворот, – закончил свою речь А. А. Хвостов, – неизбежно повлечет за собою полное расстройство государственного управления и гибель Отечества. Поэтому я буду бороться против них до полного издыхания. Пусть меня судит Царь, моя совесть говорит мне так. Что вы не дайте, господа Чхеидзе и Керенские будут недовольны и не перестанут возбуждать общественное раздражение разными посулами»101.

Итак, очередное выступление С. Д. Сазонова и его сторонников с целью повлиять на решение Николая II не привело к достижению поставленной цели102. Вечером того же дня часть министров собралась для обсуждения вопроса о коллективном выступлении правительства на квартире у С. Д. Сазонова в здании МИДа. Отсутствовали только И. Л. Горемыкин, А. А. Хвостов и С. В. Рухлов, который лечился на Кавказе. Было представлено два проекта письма, составленных А. В. Кривошеиным и А. Д. Самариным. С небольшими изменениями был принят последний вариант, который переписал П. Л. Барк – у него был самый красивый почерк103. Письмо подписали П. А. Харитонов, А. В. Кривошеин, С. Д. Сазонов, П. Л. Барк, Н. Б. Щербатов, А. Д. Самарин, П. Н. Игнатьев и В. Н. Шаховской. Присутствовавшие И. К. Григорович и А. А. Поливанов не поставили своих подписей, но пообещали на следующий день известить императора о своем согласии с коллегами104. «Мы служим не только Царю, но и России», – объяснил свою позицию П. А. Харитонов. Разногласия между главой правительства и министрами приобрели непреодолимый характер105.

«Всемилостивейший Государь, – говорилось в письме. – Не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывают верноподданнический долг, любовь к Вам и Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий. Вчера в заседании Совета министров под Вашим личным председательством мы повергли перед Вами единодушную просьбу о том, чтобы Великий Князь Николай Николаевич не был отстранен от участия в Верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что Вашему Императорскому Величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смеем думать, всей верной Вам России. Государь, еще раз осмеливаемся Вам высказать, что принятие Вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями. На том же заседании воочию сказалось коренное разномыслие между председателем Совета министров и нами в оценке происходящих внутри страны событий и в установлении образа действий правительства. Такое положение, во всякое время недопустимое, в настоящие дни гибельно. Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине»106. Излишняя эмоциональность самаринского проекта, так ярко проявившаяся в конце письма, написанного «с явным непониманием царской психологии»107, принесла выступлению только вред.