Обратная сторона войны - Олег Казаринов

— Ты бы во что-нибудь завернул ее, — сказали ему на почте.

— Принимай, принимай, чего там! Мне некогда, я с передовой.

— А где же у тебя адрес?

— Адрес на пиле написан, вот, видишь?

Й действительно, там, на пиле, химическим карандашом был написан адрес…

После взятия какого-то из маленьких немецких городков старшина роты, в прошлом председатель колхоза, наткнулся там на брошенный хозяевами магазин мужских шляп. У него была с собой ротная повозка, он погрузил на нее шляпы, а потом сделал большую посылку: запаковал, всунув одна в другую, тридцать новых фетровых шляп и послал их себе в колхоз…»

Еще пример.

«По дороге Москаленко (командующий 38-й армией. — O.K.) увидел шмыгнувшего мимо него бойца с белым свертком под мышкой. Боец проскочил и залез в кабину машины, думая, что спрятался от начальства.

— Ну-ка, ну-ка, вот ты, с барахлом, поди сюда, сказал Москаленко. — Ну, поди сюда.

Боец вылез из кабины и подошел. Свертка он не спрятал. Он так и оставался у него под мышкой и состоял из простыни, двух полотенец, полосатой рубашки и кальсон.

— А, белье себе достал, — сказал Епишев.

— Нет, ты мне скажи, зачем ты барахолишь, когда люди там умирают? — Москаленко ткнул пальцем на запад. — А?

— Мы, артиллеристы, отстали, в пробке застряли. Ждем, — сказал боец.

— Вот поэтому вы и отстали и застряли, что барахолите в то время, как другие люди там умирают, — сказал Москаленко.

— Никак нет, — вдруг сказал боец. — Это я себе, чтобы пушку свою протирать, взял.

Москаленко посмотрел на него, на торчавшие из сверстка тесемки от кальсон и полосатый рукав рубашки, потом искоса посмотрел на меня. Я был так поражен этим находчивым ответом артиллериста, что не мог не улыбнуться. Москаленко посмотрел на меня, снова на бойца, усмехнулся и сказал:

— Вот черт, даже что начальству сказать, знает! — повернулся и пошел дальше».

Если мародерство не грозит разложением армии (как, например, это произошло с наполеоновскими войсками в Москве), то на него смотрят снисходительно, сквозь пальцы. А сами солдаты всегда воспринимали отобранное у мирного населения имущество как законную военную добычу. Ведь что-то должно скрашивать их тяжелую фронтовую жизнь, кроме однообразного армейского пайка и положенного глотка водки.

Особенно если разговор идет о населении вражеской страны, ненависть к которой воспитывали годами. Если солдаты этой страны жгли и грабили твою родину, то подобная мстительность кажется не только оправданной, но и вполне справедливой.

Отсюда же грубое отношение к военнопленным. Я совсем недаром в первой главе книги говорил о воспитанной в нас гордости за гуманное обращение с пленными. Но, к сожалению, это лишь очередная маска Войны. Все было не так однозначно.

Конечно, мирное население зачастую помогало пленным, делилось с ними продовольствием, детей обязывали выступать в лагерях с самодеятельными концертами (в одном из таких «утренников» перед пленными германскими солдатами принимала участие моя мама). Все это было. Помогали и от чистого сердца и с целью коммунистической агитации. Известны случаи, когда и немецкое мирное население собирало для наших военнопленных одежду и продукты.

Но я имею в виду другое.

На кадрах кинохроники можно видеть, как советские солдаты за шиворот вытаскивают фрицев из щелей укрытий, бьют их прикладами в спину, подгоняют пинками. Не могут сдержаться даже перед кинооператором. О чем же говорить, когда рядом не было посторонних свидетелей!

Немецкие солдаты, попавшие в плен к нашим западным союзникам, до конца жизни благодарили Бога за то, что оказались в руках у американцев, а не у русских, которые, по их мнению, «обращались с пленными с редкой жестокостью».

И разговор идет даже не о том, что в горячке боя, распаленные ненавистью солдаты избивают и убивают захваченных врагов. Это можно объяснить.

Но пленных избивали не только сражающиеся солдаты, но и патрули комендатур, и конвоиры.

В моем архиве хранится пересказ воспоминаний ветерана Михаила Покровского. «Это произошло в Германии, когда две наши самоходки ехали по лесной просеке. Из люка одной машины выглядывал Покровский, из другой — его старый боевой товарищ. Внезапно раздался выстрел, и прямо улица Михаила просвистела пуля. Друг, ехавший в соседней самоходке, упал замертво. Следовавшие сзади пехотинцы тут же бросились прочесывать лес. Через полчаса они привели снайпера, который, как выяснилось, сидел на одном из деревьев.

Взбешенный гибелью товарища, Покровский подскочил к немцу с ракетницей в руках и принялся осыпать ругательствами. Он плохо помнил свою тираду, в конце которой поднес ракетницу к носу пленного и закричал: «А вот понюхай-ка это!» Пленник, огромный рыжий детина, рассмеялся, и тогда Михаил в упор выстрелил из ракетницы…»

Зато пара других пленников оставила у него гораздо более приятные впечатления. Как-то на привале Покровский решил отойти по естественной надобности. Внезапно из-за облюбованных им кустов появились двое немецких солдат; один — пожилой, с двустволкой, вторрй — молодой, с автоматом. «Я и забыл, зачем пошел туда», впоследствии посмеивался Михаил Петрович. Хотя именно в тот момент ему было не до смеха.

Инстинктивно Покровский потянулся к висевшему на поясе пистолету, нутром чувствуя, что жить ему остается считаные секунды. Однако ничего страшного не случилось. Немцы бросили оружие и начали повторять: «Плен, плен!» — и, конечно же, традиционное: «Гитлер капут!» Михаил подобрал оружие и сдал этих вояк патрулю из ближайшей комендатуры. Охранники тут же осыпали их тычками и оплеухами, игнорируя попытки Покровского заступиться за своих пленников. Махнув рукой, он направился к своей самоходке.

Через некоторое время, когда танковая колонна продолжила движение, навстречу ей вырулил грузовик, в кузове которого сидели те самые двое немцев. И тот и другой потирали намятые бока и синяки на физиономиях.

«Тычки и оплеухи» были лишь цветочками. Красная Армия использовала пленных на строительстве оборонительных сооружений, то есть — военных объектов, точно так же, как фашисты использовали наших пленных. И на этих работах не церемонились.

Фалангист Голубой дивизии Дионисио Ридруэхо в своих дневниках, известных как «Русские тетради», сделал весьма показательную запись об «очень молодом солдате-пехотинце», который был захвачен в плен русскими и совершил побег.

Солдат «рассказывал, что взятый в плен с несколькими другими, он был переправлен в тыл и оттуда в грузовике вывезен к северу, не знает, может быть, к Ленинграду. Он был подвергнут бесчисленным допросам, умеренно избиваемый, оскорбляемый и оплевываемый, но без жестокости. Затем его направили в рабочий лагерь вблизи линии фронта. ТАМ УПОТРЕБЛЯЛСЯ КНУТ (выделено мной. — O.K.). Он убежал и смог достигнуть леса, и что удивительно, ориентировался внутри его лабиринта, прибыл сюда изнуренный».