Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата? - Юрий Емельянов

Новым шагом на пути к активизации помощи «лесным братьям» стала поправка палаты представителей США к закону о взаимном обеспечении безопасности, внесенная конгрессменом Керстеном от 17 августа 1951 года. Она предусматривала выделение средств для лиц из «Советского Союза, Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании, Латвии и Эстонии или областей Германии и Австрии, находящихся под коммунистическим контролем, или других стран, поглощенных Советским Союзом». Эти средства предназначались для того, чтобы «создать из таких лиц национальные элементы вооруженных сил НАТО, или для других целей, когда соответствующим образом будет решено президентом, что такая помощь необходима для обороны Северо-Атлантического региона и безопасности США». Поправка Керстена знаменовала собой беспрецедентное нарушение международного права, когда без объявления войны страна выделяла средства для формирования воинских подразделений из граждан чужих стран для возможных военных действий против этих стран.

Однако, когда американский Конгресс выделил такие средства, в лесах Прибалтики находилось уже совсем мало готовых с оружием в руках защищать интересы США и других стран Северо-Атлантического региона. Вооруженные силы антисоветского подполья таяли на глазах. Хотя значительную роль в их поражении сыграли силовые структуры, его главной причиной явилась утрата антисоветским подпольем поддержки среди деревенского населения.

«Лесные братья» не могли предложить народу никакой реальной альтернативы, кроме беспощадного террора и перспективы атомной войны. Это вынуждены признать и апологеты «лесных братьев» Р. Мисиунас и Р. Таагепера, которые отмечали, что «повстанцы… проиграли политическую борьбу в результате просчета, даже не заметив этого». Они признали, что кризис антисоветского подполья в Прибалтике начался уже в период земельной реформы 1945–1947 годов. Хотя реформа задела состоятельных Крестьян, она вызвала поддержку тех, кто от нее выиграл. Мисиунас и Таагепера писали: «У последних теперь появилась очевидная экономическая заинтересованность в том, чтобы советский режим сохранялся (пока на коллективизацию не очень налегали), даже если это вступало в противоречие с их национальными, а в Литве и с их религиозными чувствами… Сопротивление очень энергично выступило против земельной реформы… Сила позитивного действия была в советских руках. Сопротивление любому советскому мероприятию сначала выглядело в высшей степени патриотичным, но по мере того, как шли годы, его нельзя было отличить от социального обскурантизма… По мере того как советский режим держался, все больше и больше людей приходило к выводу, что стабильная работа и служба гораздо надежнее обеспечивается сотрудничеством. Чем больше людей сотрудничало, тем больше появлялось мишеней… повстанцев, а семьи жертв становились на сторону Советов. Все больше людей вступало в комсомол и советскую милицию. По мере того как шансы на победу повстанцев (с помощью Запада) меркли, их ореол национальных освободителей сменился образом бунтовщиков, которые нападали и убегали, оставляя гражданское население наедине с разгневанными власть имущими».

Правда, ускоренная коллективизация и связанные с ней репрессии вызвали на первых порах некоторый рост рядов подполья. Однако, как признавали Мисиунас и Таагепера, «депортация и коллективизация 1949 года явились пирровым импульсом для повстанческой войны. Система снабжения партизан была разрушена. Более того, их отношения с сельским населением приобрели антагонистический характер. Вместо того чтобы полагаться на добровольные подношения фермеров, повстанцы стали совершать налеты на коллективизированные скот и зерно, которые повстанцы в своем легкомысленном упоении считали советской собственностью. Однако крестьянам надо было выживать и выполнять неумолимые нормы государственной сдачи продуктов. Все в большей степени превращая свою деятельность в борьбу за собственное выживание, «бойцы за свободу» стали соответствовать ярлыку «бандит», который Советские власти старались приклеить им». В борьбу против «лесных братьев» все активнее включалось местное население, создавая отряды самообороны.

Если сразу после окончания войны какая-то часть населения видела в вооруженном подполье выразителей национальных интересов, то продолжение деятельности ФЛА и других бандформирований все больше показывало их неспособность к созидательной деятельности. Одновременно все более очевидным становилось, что Советская власть является надежным союзником местного населения в восстановлении мирной, процветающей жизни, развитии национальной культуры.

Огромная помощь всей Советской страны разоренным республикам Прибалтики машинами, сырьем, топливом, продуктами питания, промышленными изделиями, самоотверженный труд рабочих, инженеров, техников, ученых, переселившихся с востока в западные районы страны, позволили сравнительно быстро восстановить народное хозяйство Эстонии, Латвии и Литвы.

В этих условиях вооруженное подполье все больше самоизолировалось, превращаясь во внутреннюю эмиграцию, не понимавшую реальных нужд и чаяний своих народов и не могущую предложить им ничего, кроме слепой ненависти и разрушения; вырождалось в обыкновенный уголовный бандитизм. В начале 50-х годов подполье могло рассчитывать лишь на чрезвычайную помощь извне. Мисиунас и Таагепера признавали: «К 1949 году литовские повстанческие группы уже не могли парализовать деятельность местных Советов. В Латвии и Эстонии эта способность была в основном утрачена к концу 1946 года. К концу 1949 года латвийское движение сопротивления было в основном разгромлено, хотя даже в феврале 1950 года в боях в Окте в Курляндии участвовало около 50 повстанцев. В Эстонии стычки продолжались вплоть до 1953 года».

К этому времени террор «лесных братьев» уже перестал пугать местное население. Если летом 1946 года в школах и вузах Эстонии лишь 15 % школьников и студентов вступили в пионеры и комсомол, то к 1950 году 44 % всех учащихся Эстонии были пионерами или комсомольцами, и даже в Литве таких было 28 %.

Мисиунас и Таагепера констатировали: «Численность литовского сопротивления сократилась до 5 тысяч к концу 1950 года и до 700 к концу 1952 года, когда объединенное командование прекратило свое существование, объявив о демобилизации и переходе к пассивному сопротивлению. Большая часть оставшихся повстанцев перешла к гражданской жизни с подпольными документами, а многие воспользовались амнистией 1955 года. Предложение об амнистии 1956 года свидетельствовало о том, что повстанцы еще существовали… Последний лидер литовского движения Адольфас Рамаускас-Ванагас был убит в 1956 году… Отдельные аресты и казни продолжались в конце 50-х годов и даже позже. «Тиеса» сообщала о захвате группы повстанцев в 1961 году… В 1978 году уцелевший повстанец Аугуст Сабе утопился, чтобы не сдаться в лесах Южной Эстонии».

Несмотря на непрекращавшиеся попытки США и других стран Запада, а также эмигрантских кругов поддерживать бандформирования, вооруженная борьба против Советской власти в Прибалтике потерпела поражение.

Борьба с затухавшим антисоветским движением в прибалтийских республиках происходила в то время, когда подавляющая часть советских людей в Эстонии, Латвии и Литве вместе с другими народами СССР была занята мирным созидательным трудом. Граждане прибалтийских республик подчинялись единым советским законам. Выпускники школ Эстонии, Латвии и Литвы трудились и учились не только в своих республиках, но и за их пределами в других частях Советской страны. Немало рабочих и специалистов с высшим образованием работало в Прибалтике. Укреплялись научные и культурные связи прибалтийских республик со всем Союзом. Древние сказания народов Прибалтики, литература, музыка, живопись Эстонии, Латвии и Литвы, известные актеры и певцы этих республик стали широко известны всем народам СССР, а культурное наследие народов СССР популяризировалось в прибалтийских странах. Спортсмены трех прибалтийских республик успешно выступали во всесоюзных и международных соревнованиях, не раз приносили Советской стране олимпийские медали.