Летящая на пламя - Лаура Кинсейл

«Почему они? Почему не я?» — постоянно спрашивал он себя и не находил ответа.

Поэтому Шеридан хотел своим поступком раз и навсегда ответить на мучивший его вопрос.

Олимпия услышала звуки органа и громкие приветственные крики толпы, собравшейся снаружи. Вокруг нее суетились фрейлины, одергивая и поправляя ее наряд дрожащими от волнения пальчиками и пронзительно оживленными голосами заглушая музыку и шум с улицы. Все они тайком пробрались в храм, чтобы не возбуждать недовольства толпы, как объяснил Олимпии дядя.

Принц Клод Николя сразу же показался Олимпии очень добрым. Он был высок ростом, худощав и довольно терпеливо относился к постоянному ворчанию и жалобам ее дедушки. Когда он смотрел сквозь толстые стекла очков на министров двора, то скорее походил на робкого школьника. Дядя в течение нескольких часов обстоятельно разъяснял ей политическую ситуацию в Ориенсе и даже не пытался выговаривать ей за сумасбродный побег. Год назад она была бы изумлена и обрадована таким приемом и все приняла бы за чистую монету. Но теперь Олимпия стала осторожнее, она слушала, наблюдала и делала свои выводы.

Она была окружена лжецами. Джулия, Клод Николя, принц Гарольд и британские дипломаты — все притворно улыбались и чему-то радовались, за исключением вечно раздраженного старого дедушки Олимпии, который недовольно поглядывал на нее из-под косматых нависших бровей и жаловался на несварение желудка. Он был единственным человеком при дворе, которому Олимпия доверяла.

Олимпия не хотела лгать окружающим, одевшись в девственно-белый наряд невесты. Она во всем призналась, но никто и слушать ее не хотел. Эта свадьба должна была непременно состояться, и ничто, казалось, не могло расстроить ее. Принц Гарольд готов был поступиться своей гордостью и взять в жены ту, которая принадлежала другому мужчине, иначе в стране могли возникнуть политические беспорядки. Жених продолжал улыбаться, но по выражению его глаз Олимпия поняла, что дорого заплатит ему за унижение.

Олимпия стояла, прижимая букет к животу и вспоминая свои тщетные надежды на то, что носит под сердцем дитя Шеридана, его частицу. Ей так хотелось этого, но надежды ее не оправдались.

Ей было очень тяжело думать о Шеридане. Но она вновь и вновь возвращалась к мыслям о нем. У Олимпии было странное чувство, что в их последнюю ночь с ней был не он, а кто-то чужой и если она вернется к Шеридану, он молча примет ее с нежностью и лаской.

Эта мысль придавала ей силы. Олимпия вспомнила ту минуту, когда они стояли на скале необитаемого острова. Шеридан тогда лишь молча взглянул на нее, не пытаясь ни подбадривать, ни заставлять силон, ни уговаривать ее спуститься вниз за ножом, Он просто ждал, что она все поймет и сделает необходимое, а главное, поверит, что он не даст ей сорваться вниз.

Олимпия знала, что ей делать теперь. Несмотря на бившую ее дрожь, она взяла себя в руки и направилась вместе с сопровождавшими ее фрейлинами в собор. Здесь ее встретил дядя, он подал племяннице руку, и они повернулись лицом к арке входа. Заполнившие просторное помещение храма люди в роскошных одеждах были аристократами и роялистами — друзьями и сторонниками дяди. Когда Олимпия и Клод Николя под звуки приглушенной музыки шли по проходу к алтарю, все встали со своих мест. Олимпия оглядывала гостей, но их лица начали расплываться у нее перед глазами. Впереди, высоко над алтарем, светился великолепный витраж, сквозь который проникали, окрашиваясь в яркие топа, лучи солнца, слепившие Олимпии глаза.

Все еще глядя на витражное окно, она почувствовала, что Клод Николя отпустил ее руку. Олимпия взглянула в сторону алтаря и увидела стоявшего перед ним принца Гарольда. Звуки органа умолкли, и сразу же прекратился гул голосов людей, стоявших снаружи.

Церемония бракосочетания в протестантском храме шла на французском языке, но Олимпия не слушала ее, выжидая подходящий момент. Она все продумала и рассчитала. Ее загнали в ловушку, обложили со всех сторон. Если бы ей удалось бежать, они все равно провели бы венчание в ее отсутствие. Но одного не учли ее враги — Олимпия могла помешать их планам, сделав публичное заявление, к которому она сейчас и готовилась.

В храме стояла полная тишина, Олимпия слышала лишь громкий стук собственного сердца. Поэтому она скорее поняла по движению губ принца Гарольда, чем расслышала, что он произносит клятву. Тихо, словно шелест листьев сквозь завывание ветра, до ее слуха донеслись слова священника. Он спрашивал о том, согласна ли Олимпия Франческа Мария Антония Елизавета взять в мужья…

— Нет! — раздался звонкий голос Олимпии. — Я не согласна!

Но она тут же спохватилась, что от волнения говорит по-английски. Девушка повернулась лицом к собравшимся и громко повторила свои слова по-французски, по-немецки и по-итальянски — на тех языках, на которых говорил ее народ. Швырнув в сторону букет и сбросив с себя фату, она, подхватив длинный шлейф, устремилась вниз по ступеням прочь от алтаря, громко выкрикивая на ходу в лица ошеломленных гостей:

— Если мой народ захочет, я возглавлю его и установлю в стране демократию! Но я не выйду замуж только ради того, чтобы стать опорой трона!

Пусть теперь попробуют скрыть от народа то, что она сказала, как они скрывали от него правду на протяжении столетий! Если граждане Ориенса захотят, чтобы Олимпия возглавила революцию, она сделает это! Но она может начать ее прямо сейчас!

Услышав шум шагов за своей спиной, Олимпия пошла быстрее. Элегантно одетая публика, оцепенев от ужаса, не сводила с принцессы глаз. Ее дрожащий голос подхватило эхо, и теперь он гудел под сводами высокого храма.

Гулкие шаги по каменным плитам за ее спиной стали слышнее. Олимпия подобрала юбки и устремилась по проходу к широким дверям собора. Собравшиеся провожали ее изумленными взглядами. Несколько человек попытались схватить ее, но Олимпия увернулась. Внезапно почти рядом с ней прозвучал громкий голос дяди, отдающего короткий приказ, казалось, от его крика содрогнулись своды собора. И сразу же дверной проем перегородили уланы, одетые в алые мундиры. Олимпия почувствовала, что задыхается от бега и охватившей ее паники.

Нет, ей не удастся выполнить задуманное! Уланы остановят ее. Гости, занявшие скамьи храма, делали только робкие попытки схватить ее, но стража будет действовать более решительно.

— Принцесса! — Знакомый голос внезапно перекрыл поднявшийся шум.

Олимпия не остановилась, потому что не знала, не ослышалась ли она. Пытаясь увернуться от тянущихся к ней рук, она вдруг увидела устремившегося к ней человека. Не успела Олимпия испугаться, как его рука, затянутая в белую перчатку, крепко схватила ее за локоть. Но человек, одетый в синий мундир, украшенный золотыми аксельбантами и галуном, вовсе не собирался останавливать ее, напротив, увлек за собой. Олимпия в спешке и панике не могла разглядеть его лицо, но милый ее сердцу голос она сразу же узнала. Вокруг нее все кружилось и ходило ходуном в потоке яркого света, слышался взволнованный шум.

Они выбежали через ризницу на улицу и оказались у торца собора. Шеридан увидел Мустафу, сидящего верхом на лошади в окружении моря людей. Другую лошадь слуга держал за поводья. Толпа разразилась воплями и визгом, узнав свою принцессу. Эти истошные крики были подхвачены ревом тех, кто заполнил близлежащие улицы. Шлейф Олимпии застрял в дверях и оборвался, когда Шеридан захлопнул створку перед носом преследователей и толкнул принцессу вниз по ступенькам крыльца.