Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский

на спинке переднего кресла, вторая коленом едва прикасается с его бедром. Малюсенькие трусики почти ничего не скрывают.

Разглядывая её роскошное тело, которое Людмила и не собиралась от него скрывать, он уже был и не против, но в нём уже заработало его профессиональное любопытство.

– А вдруг у меня наследственные болезни, диабет или ещё что-нибудь? Или предрасположенности какие-нибудь?

Она качает своей красивой головкой:

– Нет у тебя ничего, нет никаких предрасположенностей.

Она говорит это весьма уверенно. Как будто знает.

– Ну а ты не думала, что я могу быть уставшим, что у меня может не получиться? – Горохов лукавит; глядя на идеальные бёдра этой женщины, на маленький треугольник материи внизу живота, он как раз чувствует прилив этих сил, чувствует, что подобных сил у него предостаточно.

– Всё у тебя получится, – ещё более уверенно говорит Люсичка и, убрав ногу с переднего кресла и чуть приподняв над диваном свой зад, снимает с себя последнюю деталь своего туалета. Кидает её вслед за лифчиком.

Роскошная и соблазнительная в своём бесстыжем естестве. Она вся перед ним. Ничего не скрывает, напротив, женщина демонстрирует себя, чуть сжимая и отпуская правой рукой тяжёлые груди. Как будто приглашая и его попробовать сделать это. И он всё отчётливее ощущает желание прикоснуться… к низу живота. Горохов чувствует всё возрастающее желание.

Но тут до инженера доходит… Он смотрит на стакан, который держит в руках, на помаду по его краям и всё понимает: дурак, как просто она его провела, в стакане что-то было, какой-то препарат. Она всё заранее рассчитала: что в жару он соблазнится льдом в стакане и то, что её помада убедит его в безопасности напитка.

«Хитрая, хитрая дрянь. Вот так она и юрками всяким и бринами манипулирует. Расчётливо и умело».

А она словно прочитала его мысли.

– Да не волнуйся ты, ничего страшного в стакане не было, только витамины всякие, их тебе ещё и на твою дикарку хватит, – Люсичка нагло улыбается.

У неё отличные зубы, а грудь и плечи ещё лучше.

– Ну так что, давай уже займёмся делом?

– Нет, подожди, – его, честно говоря, задевает то, что она так легко им манипулирует, – объясни мне, что происходит. Почему я?

– Я решила, что пора завести детей…, – начинает Людмила.

– Стоп, не ври мне, – резко говорит Горохов, он даже не заметил, что перешёл на «ты». – Или ты скажешь, зачем всё это затеяла, или я просто уйду.

Инженер сказал это холодно и твёрдо. Сказал таким тоном, что она перестала улыбаться. Пару секунд молчала, а потом заговорила:

– В компании, в которой я работаю, есть программа сбора высококачественного биологического материала естественного происхождения для селекции. Твои гены и мои при скрещивании могут дать качественное потомство.

«В компании, в которой я работаю… Я не помню названия этой компании, скорее всего, она его и не называла в прошлый раз. Интересно, что это за компания? Нужно будет выяснить это».

Он глядел на неё серьёзно, почти строго, но такая версия в устах этой изворотливой бабёнки звучала более правдоподобной, чем версия о том, что она решила стать мамой.

– Селекция? – переспросил он. – Это выведение… новых типов животных. Или что-то подобное. Я читал, что выведение людей… это направление называлось евгеникой и считалось лженаукой.

– Древние из некоторых видов животных, благодаря селекции, всего за двадцать поколений могли вывести породу от мелкого домашнего любимца и до охотника, и даже до убийцы.

Горохов читал про таких животных. А сейчас он думал о её словах, хотя близость соблазнительного тела прекрасной женщины и мешало его размышлениям. Тем не менее… Потомство, селекция, будущее, новые люди… Это было немного странно, раньше подобные вопросы о потомстве его не интересовали, но теперь ему казалось, что это неплохая мысль. А Людмила, придвинувшись к нему и положив руку ему на бедро, выше кобуры револьвера, уже почти шептала:

– Древние выводили любую породу, которую планировали. Значит, и с людьми такое возможно, понимаешь, и твои гены могут поучаствовать в этом деле. Ты и я можем дать отличное потомство, у него будут прекрасные няни и учителя. Они вырастут, и им подберут такие же сильные пары для продолжения селекции. Пойми, это не похоть, не забава, не развлечение, это реальное дело, это создание новой, совершенной формы человека. А если ты по какой-то причине не хочешь близости, – она отвернулась от него и из панели двери достала пластиковую баночку с крышкой, – то можешь сделать это сам. Или я тебе сделаю.

Что говорить, эта женщина умела убеждать, хотя с её телом эта её способность в данном случае была не очень нужна.

– Нет, не нужно, – он положил ей руку на грудь, грудь была твёрдой, тяжёлой. – Предпочитаю размножаться естественным путём.

– Помочь тебе раздеться?

– Потом. Разденусь перед вторым разом, – он взял её за руку и стал разворачивать, – дай-ка я погляжу на твой зад.

Теперь её лицо выражало умиротворение, она лежала на диване заднего сидения, почти не оставив ему места, её ноги с крашеными ногтями были опять уложены на спинки передних сидений. Горохов хотел закурить, но она стала его подгонять.

– Не засиживайся. Меня Юрок может хватиться.

– Да ты уже придумала, что ему сказать, – ответил он и начал одеваться. Горохов поглядел на её резной профиль и вдруг понял, что не может и близко назвать её возраст. – Слушай, а у тебя ещё дети есть?

– Четверо, – она подняла ноги и упёрла их в потолок кабины.

Горохов понял, что она не врёт. Почувствовал это. Всё, что она говорила до этого, до этого момента, было делом, а последнее слово она произнесла, что ли… с теплотой.

– Две пары близнецов, – продолжила Людмила. – Мальчики.

Инженер почувствовал, что двигался в нужном направлении, нужно было продолжать этот разговор.

– И сколько им? – он не торопясь натягивал сапоги.

– Старшим восемнадцать, младшим шесть.

«Врет – не врёт? Хрен её поймёшь, на теле и намёка нет на перенесённые беременности, да и сколько ей тогда лет?».

– Не скучаешь по детям?

– Скучаю… Наверное, поэтому хочу опять быть беременной.

– Хочешь быть беременной? – вот уж чего инженер от неё услышать никак не ожидал. – Говорят, тошнота и ещё всякое… Тяжело, мол…

– Ерунда всё это, – Людмила наконец опустила ноги, наклонилась, взяла свою одежду с переднего кресла, – Е-рун-да… Беременность – это счастье.

Она стала одеваться. А ему не хотелось, чтобы эта женщина прятала своё прекрасное тело в одежду. Он положил руку ей на плечо. Провёл по спине до попы.

– Подожди, не одевайся, может, ещё…?

– Нужно ехать, Юрок будет искать, а