Разбой - Петр Воробьев

Почти в упор, Буах выстрелил под мышку замахнувшемуся на альбинга рядовому чолдонцу и подъехал поближе к конунгу. Гормова противника слегка замедлило вмешательство Койля. Пёс вспрыгнул на круп яка, пытаясь укусить чолдонца за шею, как назло, надёжно защищённую пластинчатой бармицей.

– Йож знат коворо-о-оть! – дикий вождь попытался поймать шлем Горма в петлю волокон Келад Болга. – Йож есь ковороть!

– Приём овода? – сам себе сказал Буах, присматривая уязвимое для разрывной пули место в доспехах врага.

Нелёгкое занятие – тот был облачён в сиилапановое плетение поверх перекрывавшихся титановых пластин. За спиной сына Ройга раздались лязг и дробный топот, что-то зажужжало пятивершковым адамантовым шмелём, перепившим чимара. Протиснувшись между Буахом и чолдонцем и опасно подставившись под выстрел винландской пищали, Самбор ткнул диск лагунды чолдонцу под подбородок. Наградой ему стали сноп искр и струя крови.

– Поторочилась твоя ковороть! – торжествующе завопил венед.

Чолдонец даже попытался что-то ответить, но перерезанное горло превратно повлияло на разборчивость его прощальных слов. Зато враждебному вождю удалось напоследок нагадить Горму: падая наземь, чолдонец вырвал из его руки рукоять безнадёжно запутанного (чудно и подумать такое о мече) Келад Болга.

– К спору ты. Давай, – частично обезоруженный Горм протянул Самбору руку.

– Что? – не понял тот.

– Ты мечник? – крикнул Буах.

– Да! – Самбор наискось распилил шлем и голову чолдонца, имевшего неосторожность подъехать слишком близко.

– Что делает мечник? – Буах выстрелил в грудь другому чолдонцу.

Пуля не пробила панцирь, но её взрыв оставил вмятину глубиной с кулак, а под ней, скорее всего, занятное месиво из сердца и лёгких.

– А! – поморянин вытащил из заспинных ножен клеймор и протянул Горму.

Боги не наделили нынешнего ралландского конунга ни силой, ни прытью, ни ростом, так что ему приходилось брать своё за счёт ловкости и смекалки. Буах уже решил было, что его меченосца, даром что схоласта, боги одарили противоположно, но Самбор тут же показал наличие по крайней мере ловкости – он выключил лагунду, вытащил лук, и в быстрой последовательности почти в упор уложил из него трёх или четырёх чолдонцев. Разрывные наконечники стрел были в том изрядной подмогой.

Вместе с замком, двигался и охранявший его верховой строй – как раз ко времени подоспели воины из Кромославова рушения, стальным клином оттеснив чолдонских яков. Буах воспользовался мигом, чтоб перезарядить пищаль. Через головы крылатых всадников полетели зажигательные бомбы, по земле вновь потекло бледное колдовское пламя. Одному из альбингов, увязавшихся за Гормом, не повезло – он загорелся вместе с пони. Со стены Коннахта ударил водомёт. Струя воды, смешанной с какой-то колдовской дрянью, сбила пони с ног, но погасила огонь. Управлявший водомётом повёл соплом вверх, обрушивая поток на головы чолдонцев, только готовившихся кидать бомбы. Воздействие струи на яков было разительным – животные обратились в бегство, не внемля ударам плетей ездоков. Правда, вода нарушила и поморянский строй, так что в прореху с каждого края устремилось по полдюжины кочевников.

– Аринбьорн! Как слышишь? – крикнул Горм в микрофон, Самборовым мечом отражая удар чолдонского топора. – Бей по ним из водомётов!

Аринбьорн, видно, пытался что-то возразить, но не тут-то было – конунг отрезал:

– Химическая смесь сразу кончится? Переключи на просто кипяток! Только по своим не попади!

Нескольким дикарям почти удалось прорваться под замок, но сражавшиеся спина к спине Горм и Самбор отрезали их от основной массы, зарубив двоих – лагунда и клеймор возобладали над скеггоксом и кривым мечом. Сверкнула вспышка. Буах подумал было, что это ещё какое-то зажигательное оружие, но в последний миг опознал в источнике света фотокитон в руках верхового энгульсейского вестовщика.

– Поберегись! – крикнул сын Ройга, опуская ствол. – Тебя свои же зарубят или стопчут!

Не проверяя, последовал ли фотокитонист совету, Буах перевёл пищаль в направлении чолдонца, отбивавшегося от поморянина. Даже отощавший як кочевника был тяжелее липицкого жеребца, но не мог равняться с гардарским скакуном в напоре и злости. Когда теснимый венедом чолдонец оказался на расстоянии вытянутой руки, Буаху удалось попасть стволом прямо в смотровую прорезь его шлема и нажать на курок. Взрыв, и поле зрения застлало красное марево.

На то, чтоб хоть наспех обтереть прозрачные пластины забрала от крови и мозгов, ушла, как показалось Буаху, вечность. Весь шлем был иссечён мелкими осколками, значительная часть – от Буаховых собственных пуль. Когда через забрало вновь стало что-то видно, картина боя успела основательно измениться. Политые ядовитой химической смесью или обваренные «просто кипятком» яки, обезумев от боли, ринулись прочь от стен, сталкиваясь с другими яками, а сверху, пулемётчики Коннахта беспощадно шпиговали столкновение волн ошпаренного и неошпаренного мяса свинцом. Последних чолдонцев, несмотря ни на что прорвавшихся сквозь конный строй, стаскивали с яков и бросали под гусеницы замка пешие воины. В ход шли венедские волчни, ралландские боевые косы, и альбингские топоры с крюками на обухах. Над башнями поднимались привязные аэростаты – без аэронавтов, но с телекитонами. Смрадный ветер нёс смесь запахов – конский пот, кровь, кал, порох, смазка, горячий металл, колдовская химия Атаульфа, дым пожара на торфянике от альбингских колесниц, и удушливое мокро-шерстяное зловоние – то ли от яков, то ли от их ездоков.

Но где же забрызганные вражьей кровью блестящие доспехи и красный плащ? Сын Ройга принялся искать взглядом конунга. Седло Эаханна пустовало, рядом, утопая в раскисшей от воды и крови земле, Лютомысл жрец и один из псов склонились над… Сердце Буаха дрогнуло.

Вырыли конунгу могилу, насыпали курган вокруг неё, поставили каменный столб над ней, и стали справлять поминальные игры над могилой его. И выросло тисовое дерево на могиле этой, с верхушкой, похожей видом на голову Горма конунга. А верный Буах, сын Ройга, направился после этого в Ралланд, в то место, где были Бевинн и Бланид.

– Какие же вести несёшь ты? – спросили жёны.

– Нет у меня вести, из-за которой стоило бы печалиться здесь, кроме той, что в Нордланде видел я великих воинов, справлявших поминальные игры, после того как вырыли они могилу, насыпали курган вокруг неё, поставили каменный столб над ней и вырезали имя Горма, сына Рагнара, из великого рода Кнутлингов. Должен был вернуться он с победой к милым своим, к возлюбленным, которым отдал сердце свое, но не судьба была им вместе быть в жизни, увидеть друг друга живыми.

Едва услышав эти слова, Бланид и Бевинн упали мёртвыми, бездыханными, и погребли их, как и Горма. И выросли две яблони из могилы их, разрослись они на седьмой год, а на верхушках – словно головы Бланид и Бевинн. А безутешный Буах…

Буах, подъезжая поближе, с великим облегчением увидел, что сага о последнем конунге из рода Кнутлингов и верном ему сыне Ройга ещё не подошла к концу: в грязи рядом со жрецом и Койлем на корточках сидел Горм, а перед ними лежала туша Лейскьюля. Пёс дышал неглубоко и часто.