Теория катастрофы - Ник. Горькавый

Я решила не выдумывать литературную историю, а рассказать реальную.

Она началась тогда, когда кончились консервы. Остались одни сублимированные кукурузные плитки, и они мне надоели, как Урса Минорис знает что.

Тогда я расширила оранжерею.

Какая короткая фраза. Совершенно непонятная. Но это совсем другая история.

Итак, когда корабельный запас синтетического стекла был смонтирован в прозрачный купол, передо мной встала проблема — небольшая, на сто кубометров. Столько реголита для почвы нужно было перенести в оранжерею из соседнего небольшого кратера, заполненного подходящим грунтом. Сто кубометров рыхлого песка на Земле раздавили бы в лепёшку слона, но на астероиде они весили меньше земной кучи птичьих перьев.

Но сто кубометров — это сто кубометров.

Десятилитровые вёдра были самыми крупными мобильными ёмкостями на корабле.

Мне предстояло сделать пять тысяч рейсов с двумя вёдрами. Тридцать метров по поверхности астероида и пять метров вверх — к оранжерее. Я закончила бы засыпку оранжереи всего за несколько месяцев каторжной работы.

К счастью, я была не способна на каторжную работу — из-за здорово разрезанной руки. А есть хотелось — и чем дальше, тем убедительнее. Мои взаимоотношения с кукурузным сублиматом перешли в скандальную фазу идиосинкразии — я сердито заталкивала его в рот, а он плакал и просился наружу.

Реголит — ещё не всё. Оранжерее нужна атмосфера. Кислорода и углекислого газа было маловато, зато гелия из ненужного контура охлаждения — сколько угодно. Семена, полив и обогрев… Нет, это опять другая история.

Итак — проблема ста кубометров встала во весь рост и заслонила солнце.

Робби предложил построить ленточный транспортёр. Но где взять ленту, ролики и мотор? И всё равно мне придётся лопатой нагребать эти кубометры на бегущую дорожку! А одна рука у меня была на привязи — не то чтобы она могла убежать, но всё равно приходилось держать её на коротком поводке.

Робби ничем мне не помог, и это меня потрясло. Он всегда меня выручал!

В то время я была маленькой девочкой, которая читала на ночь «Малыша и Карлсона». Я вспомнила про пылесос, который ел пирожки, и предложила Робби:

— А давай засосём песок в оранжерею насосом. Пластиковые трубы найдём.

Робби снисходительно объяснил, что ничего не получится: пылесос работает только в атмосфере, а на астероиде нет воздуха.

Кибернетический мозг Робби никогда не ошибался.

Именно в тот день я осознала свою принадлежность к роду Хомо Сапиенс. Я поверила в то, что если хорошенько подумать — можно решить любую проблему. Это был очень важный день в моей жизни.

Я переместила сто кубометров очень просто: вбила четыре крючка по краям кратера и натянула над ним сетку из грузового трюма — на высоте полутора метров. Потом провела от оранжереи трубу из полиэтиленовой плёнки с широким раструбом-коробом, забралась под сетку и воткнула раструб глубоко в песок.

Подключила к коробу баллон с гелием — и открыла кран. Струя сжатого газа ударила в песок, взвихрила его и унесла по трубе прямо в оранжерею — благодаря открытой верхней форточке, там всегда был вакуум, так что и насос никакой не понадобился. Я перетаскивала одной рукой короб с шлангом с места на место, прижимала его к грунту, открывала вентиль баллона — и песок послушно улетал в трубу. Часть гелия вырывалась наружу, и я бродила в песчаной метели. Когда дно кратера обнажилось, я нашла там россыпь симпатичных кристаллов.

Попутно я выбрала из песка все камушки — зачем они мне на грядке? Сделано это было элементарно, с помощью центробежной силы: перед кораблём труба разветвлялась на две; газ затягивал камушки вместе с песком, но они летели вместе только до развилки, где песок устремлялся вслед за гелием по плавно изгибающемуся вверх рукаву, а массивные камни не вписывались в поворот, летели прямо и скапливались в аппендиксе тупика, который я периодически вытряхивала.

С помощью одной руки и одного мозга моя оранжерея была засыпана за два дня.

Зачем нужна сетка над кратером? Лень объяснять — Хомо Сапиенс и сам поймёт.

Вскоре у меня выросли свежие помидоры. Восхитительные! Жизнь стала веселее, и у меня завёлся шустрый приятель Эрик. Мы с ним любили плавать вместе, но он любил и отлынивать.

Потом его съел один космонавт.

Ангина Змееносца, это снова совсем другая история!

Профессор промолчала, но долго и задумчиво смотрела на Никки.

Смит Джигич, занимавшийся на гуманитарном факультете управлением технопроектами, отказался писать рассказ, ссылаясь на свою литературную бездарность.

— Но мне нужно поставить вам оценку. Прочитайте любой свой текст, — попросила профессор. — Начало какого-нибудь реферата «Принцип дриндуленции в двигателях квакающего сгорания». Я всё равно пойму, что вы за гусь.

Семестр заканчивался! Впереди смеялись летние каникулы, и лишь это поддерживало переутомлённых студентов.

На последнее занятие по литературе профессор Гуслик пришла в сопровождении робота, нагруженного новенькими книгами. Довольно тонкими.

В аудитории вспыхнул шум.

— Поздравляю всех с выпуском первого студенческого литературного сборника! Особенно тех, кто стал его автором, — сказала, улыбаясь, профессор.

Бесшумно хлопая мягкими крыльями, две совы разнесли сборники каждому студенту. Получившие книгу немедленно раскрывали её, восхищённо гладили глянцевую цветную обложку с замысловатыми узорами и даже нюхали лёгкий запах клея и бумаги — профессор предпочла старомодные бумажные страницы современному пластику. Девушки-авторы дружно прижали свои творения прямо к сердцу — или к тому месту, где оно должно быть, по их мнению.

Никки тоже получила книжицу и, к удивлению, нашла в ней свой рассказ.

— Кто не попал в сборник — не расстраивайтесь. Я предлагаю выпускать его каждый год.

Профессор задумчиво улыбнулась.

— В словах живёт удивительная тайна. Почему есть слова, которые заставляют сердца взволнованно биться? Почему некоторые фразы вызывают гордость за весь человеческий род? Я сама не знаю, где в словах прячется замечательная сила, скрепляющая нашу культуру в единое целое. Мы будем вместе думать над этой загадкой на наших занятиях — в следующем учебном году. А сейчас — я желаю всем хорошо отдохнуть!

— СПАСИБО! — радостно проревела аудитория.

Пока очередное заседание «Общества Рождественского Ключа» не началось, Никки смотрела на тёмно-рыжую собачку, бодро вышагивающую перед ней на столе.

— Кто это? — спросил Хао, глядя на собачку с гордо поднятой головой.

— Друг человека, — ответила Никки.

— И что он делает?