Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

Раз за разом добавляя в книгу новые главы, я взял за неукоснительное правило не увеличивать ее объем ни на одну страницу, чтобы излишне не затруднять читателя. При таком условии к новому материалу предъявляется жесткое требование – быть лучше, важнее и интереснее сокращаемого. Замечу, что процесс сокращения не менее увлекателен и волнителен, чем сочинения. Приходится целые страницы выстраданного текста заменять одним абзацем, абзацы – предложением, а в предложении обосновывать необходимость каждого слова.

Самым простым путем сокращения явился бы отказ от описания пейзажей, как рекомендовали некоторые торопливые читатели. Но на это-то рука и не поднималась. Подкрепление мне дал недавно (примерно двести лет назад) О. Бальзак: «И при виде этих роскошных, этих величественных картин (природы) я с горечью размышлял о том пренебрежении, которое мы теперь проявляем, даже в книгах, к своей стране. Я проклинал жалких богачей, которые, пресытившись прекрасной Францией, покупают ценою золота право пренебрегать родной страной…» Классик, говоря о Франции, как бы заглянул в современную Россию.

При сокращениях пришлось пожертвовать многими эпизодами, подчас не менее интересными оставшихся, но не обязательными с точки зрения лейтмотива и названия книги. Сокращение сделало текст плотнее, а повествование динамичнее, прям-таки в русле современных литературных течений, когда пишут предложениями короткими как выстрел (иной раз без подлежащих и сказуемых). Для спешащего читателя обкорнали даже произведения великих, сведя их романы к объему рассказа. Это все равно что обед урезать до капли водки и чипса. Ни сытости, ни удовольствия.

Процедура выбраковки и усовершенствования важна в любом творческом деле. Нагляднее всего она представлена в живописи. Работая над картиной, художник именно тем и занят, что слой за слоем покрывает одни краски другими. Сначала жидкими и неяркими, а затем согласует цвета и оттенки, накладывает тени, добавляет детали и уточняет пропорции. Особо талантливые художники могут достичь желаемого результата уже на ранних стадиях, орудуя широкими мазками, тогда как остальным приходится трудиться много дольше, применяя различные технические приемы. При этом в их работе наступает момент, когда картина начинает проигрывать от излишнего старания и детализации.

Понимая это, опытные товарищи не раз советовали и мне оставить в покое мое первое детище и приступить ко второй книге. Но на это я пока не решаюсь. Вторая книга, как это явствует из утверждения, открывающего главу, – удел настоящего писателя.

Книги являются свидетелями эпохи. По их тематике, героям и стилю можно воссоздать картину жизни подчас точнее и рельефнее, чем по документальным свидетельствам. В этом смысле интересно проследить книжные тенденции последних двух десятков лет.

Первое, что бросается в глаза, – это переход от книжного дефицита к изобилию, переход, который обернулся боком для большинства известных писателей. Если раньше книга была «лучшим подарком», а признаком интеллигентной семьи были книжные полки, то теперь полные собрания сочинений можно приобрести за копейки и даже обнаружить на помойке. В прежней жизни детективы и мистика были редкостью, а порнография преступлением, а теперь они печатаются большими тиражами.

В метро книги практически не читают, лишь журналы, газеты и айфоны. Россия подравнялась с зарубежьем, утратив позицию самой читающей страны. Все это не только из-за Интернета и телевизора: упадок нравственности вытеснил серьезную литературу из потребностей народа. Цель жизни теперь связана с быстрым успехом, достигаемым любой ценой. Стиль скорых на руку писателей моментально подстроился под новый жизненный уклад и стал стремительным – без украшений, раздумий, сомнений и впечатлений. Действия и диалоги.

Жизнь в условиях ограничений, оказывается, была духовно богаче, чем стала при изобилии. Пусть не все читали с трудом добытые мировые бестселлеры, но хотя бы знали о них и гордились как престижным приобретением. Без чтения классиков можно потерять родной язык. Упрощение и опошление языка – верный признак деградации личности. Если девушка использует в разговоре нецензурную лексику, то можно не сомневаться в ее доступности.

Судя по всему, век печатной книги заканчивается. Электронные собратья удобнее, дешевле, престижнее. Их можно не только читать, но и слушать. Пусть так. Важно лишь не утратить вековую литературную культуру. Важна ведь не форма книги.

Однако грустинка о верном бумажном друге еще потревожит память моего поколения.

Московский Арбат стал одним из зримых признаков перемен, наступивших с приходом Горбачева. Отремонтированный и ставший пешеходным, он превратился в витрину перестройки. Здесь всегда было многолюдно, профессиональные и самодеятельные артисты выступали с необычайно острой критикой недавнего прошлого и его вождей. Шла бойкая торговля политическими матрешками и атрибутикой прежней власти.

Особо привлекательной для москвичей и многочисленных гостей столицы стала развернувшаяся выставка-продажа картин. Здесь можно было купить как совсем маленькую лубочную работу за три – пять рублей, так и серьезную картину за несколько сотен и даже тысяч. По тем временам это большие деньги.

В период перестройки художественный бизнес развился в стране поразительно быстро. Буквально за несколько лет он по своему размаху вышел на мировой уровень. Вот бы так с промышленностью или сельским хозяйством! Достаточным условием для такого взрывного расцвета стало всего-то прекращение преследования самодеятельных вернисажей со свободной торговлей. И это притом, что трудности с обеспечением красками, холстами и кистями в первые годы были огромными. В Москве товары для художников продавались всего в нескольких магазинах, которые почему-то снабжались исключительно в последний день месяца, но зато под завязку. Очереди художественно-ориентированный народ занимал с раннего утра, и каждый брал столько, сколько мог унести. Цены тому способствовали. Уже к обеду магазины пустели, напоминая покинутое поле битвы, а продавцы, выполнившие месячный план, едва стояли на ногах.

Теперь товары для художников в изобилии свезены в Москву со всего света. Загадкой для меня остается только, откуда у нас оказалось столько художников? Где они были раньше и чем кормились? В Москве вернисажей стало не меньше, чем в Париже. Они такие огромные, что их трудно осмотреть за один раз. Качество работ, конечно, различное, но в целом никак не ниже заграничного массового рынка. Кстати, меня всегда удивляло почти полное отсутствие работ наших классиков в крупнейших заграничных музеях типа Лувра и «Метрополитена». Явно это связано не с низким уровнем их полотен, скорее с политической и финансовой ангажированностью собирателей коллекций. Конечно, мы слегка уступим итальянцам, испанцам и французам, но уж американцы, англичане и немцы никак не выше наших живописцев.

Вернемся, однако, на Арбат, куда мы с Викой частенько наведывались в силу близкого расположения. Результатом этих посещений стало приобретение десятка мелких работ. Однажды вечером, в темноте, мы приобрели картину, которая оказалась в одном месте смазана. Вика купила детский набор масляных красок, кисточку и поправила поврежденный фрагмент. Вроде этим все и могло бы закончиться. Но нет, этот момент стал поворотным в моей судьбе, ибо на все последующие годы обеспечил меня исключительно интересным, да еще и полезным занятием.