Атланты. Моя кругосветная жизнь - Александр Городницкий

В течение ряда лет мне довелось постоянно принимать участие в работе жюри самых разных конкурсов и фестивалей самодеятельной песни, и я не мог не обратить внимание, как необратимо меняется состав их участников. Все больше исполнителей и ансамблей, часто очень хороших. Все меньше поэтов, придумывающих мелодии на свои стихи, а уж хороших и того меньше. Не из кого выбирать. И дело не только и не столько в их физическом отсутствии – вряд ли Россия оскудела талантами, сколько в невостребованности. Прежде всего изменилась сама эпоха, невозвратно уйдя вперед от наивных 60-х. Страна стала другой. Исчезла столь привлекательная запретность яростных обличительных песен Галича и Высоцкого, да и сами герои и антигерои этих песен переместились во вчера и стали предметом истории. Не потому ли так быстро забыли Галича?

Однако в глубочайшем кризисе не только бардовская, но и вся песенная культура в целом. Когда-то, в советское время, у нас была неплохая школа композиторов и поэтов-песенников, действительно понимавших, что такое лирика. Разве можно забыть, например, гениальную песню на стихи Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату»? Сейчас ничего подобного не существует. Зато появился так называемый русский криминальный шансон, который по сути своей – и не русский, и не шансон. Как правило, это псевдоблатная агрессивная пошлятина на грани фола. Мой друг поэт Игорь Губерман, знающий о колючей проволоке не с чужих слов, называет ее кратко: «Фальшак!» Такое впечатление, что кому-то хочется приучить слушателей к романтике грабежей и воровства. Это очень опасно.

Не так давно я предлагал руководству одного из федеральных телеканалов сделать программу, посвященную авторской песне. Мое предложение было отклонено с очень интересным обоснованием: «Авторская песня – это же духовняк! Духовняк не берем. Неформат».

То, что раздается сегодня с многочисленных эстрад под громкие звуки гитар под эгидой авторской песни, тоже уже другая культура. Можно спорить, лучше она или хуже, но она другая и к литературе никакого отношения не имеет. Поэзия – дело тихое и интимное. Она так же отличается от эстрады, как любовь от секса. Можно прекрасно петь и оркестровать песни, но никакие децибелы, никакая аранжировка и режиссура не искупят убогости текста, как поэтической, так и смысловой. Совсем не гитарный аккомпанемент, а именно поэтическая строка является, по моему мнению, главной отличительной особенностью авторской песни. Она может звучать и под фортепиано (Вертинский, Кузмин), и под другие инструменты. Да и ведущие авторы поколения, положившего начало этому жанру, – Булат Окуджава, Новелла Матвеева, Александр Галич, Владимир Высоцкий, Юлий Ким, Юрий Визбор, Ада Якушева, Михаил Анчаров, Юрий Кукин и другие – прежде всего талантливые поэты.

Справедливости ради следует заметить, что в последние годы отмечается все же появление среди молодых авторов одаренных профессиональных поэтов, что внушает некоторую надежду на будущее. Можно назвать Александра Левина, Александра Щербину, Григория Данского, Ольгу Чикину, Татьяну Фокееву, Ксению Полтеву и некоторых других. Так что не следует преувеличивать нынешний кризис авторской песни – время покажет. Лично я думаю, что, как не раз было в многовековой истории народной песни, за падением последует новый взлет.

В 2001 году в Москве при активном участии ведущих авторов Георгия Васильева, Алексея Иващенко, Сергея Никитина, Виктора Берковского и других был создан песенный проект «Песни нашего века». Хор из ведущих авторов под художественным руководством сначала Сергея Никитина, а позднее Виктора Берковского исполнял классику авторской песни – Окуджаву, Высоцкого, Кима, Берковского, Клячкина и других. За минувшие десять лет этот ансамбль приобрел огромную популярность, выступая как в России, так и за рубежом и вернув во многом утраченный интерес к авторской песне. За эти годы менялся состав поющих, но высокий художественный уровень, как самих отбираемых песен, так и исполнительского мастерства, всегда оставался неизменным. Мне неоднократно доводилось выступать с ними как в России, так и за рубежом.

Помню, еще где-то в начале 90-х годов Булат Окуджава сказал мне: «Как все поменялось вокруг. Ведь когда-то мы были в авангарде, а теперь все наоборот. Мы в арьергарде». Справедливость его слов за последние годы стала очевидной. При распаде единого политического, экономического и культурного пространства на просторах бывшего Советского Союза авторская песня из неподцензурного и крамольного искусства 60-х превратилась в одно из последних немногих средств объединения людей, борьбы за души следующего поколения, разъедаемые наркотиками, национализмом и криминалом. Если раньше ее основой было свободное дыхание в несвободной стране, атака лживого авторитарного строя, то теперь она старается отстоять те немногие духовные ценности, которые еще сохранились в людских душах.

Несмотря на то что первое поколение поющих «шестидесятников» навсегда осталось в прошлом веке, а на смену ему так и не пришла новая поэтическая когорта поющих поэтов, потребность в песне осталась. Не случайно каждый год, так же как и прежде, собирают тысячи участников многочисленные фестивали в России и за рубежом. Пока есть потребность петь вместе, пока существует не поддающееся разрушению единое песенное пространство, остается надежда на будущее.

«Театр» – неизменный трепет охватывает меня при этом слове, возвращая в довоенные детские времена. Где-то году в 36-м родители впервые взяли меня, трехлетнего, в Мариинский театр на оперу «Сказка о царе Салтане». До сих пор помню свой восторженный страх и ощущение причастности к таинству, когда в полутемном еще зале, где опущен тяжелый занавес перед недоступной глазу сценой, раздаются негромкие и поэтому тоже таинственные звуки настраиваемых инструментов. И хотя я наизусть, конечно, знал к тому времени пушкинскую сказку, сердце сладко сжималось в предощущении грядущего чуда и праздничных и в то же время пугающих неожиданностей. Да и сам театр бывшей «Императорской оперы» с зеленым бархатом и тускло мерцающей позолотой лож, величественными, как гофмейстеры, капельдинерами, мягкими ковровыми дорожками, по которым не идешь, а неслышно и медленно, словно во сне, летишь, ослепительно зеркальным паркетом и высокими дверями фойе, раз и навсегда запечатлелся в моем воображении как храм всемогущего Бога, дворец самого высокого правителя на Земле – искусства.