Детство Понтия Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский

«Приходи завтра в лагерь. Спроси Масинту. Пусть посмотрит, на что ты способен».

На следующий день Цезарь работал над документами, когда в палатку вбежал Масинта и возбужденно воскликнул: «Ты только посмотри, что творит! Сначала бросил с двух рук. Потом – спиной. А после – на целую стадию запустил копье!»

Цезарь укоризненно посмотрел на своего любимца, покачал головой и вышел из палатки на трибунал.

На лагерной площади были установлены четыре мишени. Цезарь спустился с насыпи и каждую из них осмотрел. В первой торчали два дротика, так близко друг к другу, что было удивительно, как они поместились на столь тесном пространстве и удержались в дереве. Вторая мишень тоже была поражена дротиком – насквозь и в самом центре. Третья мишень опрокинулась, не выдержав силы брошенного в нее тяжелого и длинного копья. Такими копьями тогда вооружали принципов – легионеров второго, поддерживающего ряда. Но они эти копья не метали, а кололи ими, как правило, налетевшую конницу.

Цезарь взглядом измерил расстояние между третьей мишенью и метателем, усмехнулся и сказал:

«Не только стадии, но и полстадии не наберется».

«На стадию такое неловкое копье никто тебе не метнет. Ну, разве, только Ахилл или Геркулес! – крикнул ему в ответ Квинт Гиртулей (это он, разумеется, был метателем, ведь именно его пригласили накануне). Так ответил и предложил: – Могу метнуть дальше, чем на полстадии! Но для этого мне потребуется особое, иберийское метательное копье! Прикажешь принести?»

Цезарь вновь усмехнулся и, не отвечая на вопрос, сказал:

«Стоя на земле, многие умеют точно и далеко метать копья и дротики. А с лошади можешь?»

Квинт направился в сторону Цезаря. И на полдороге ответил:

«Посмотри на мои ноги. Они больше приспособлены к езде на лошади, чем к ходьбе».

Цезарь посмотрел на его ноги. Они у него и вправду были заметно изогнуты, как это случается у ветеранов-кавалеристов. Квинту же в ту пору было двадцать три года. И, если не считать кривых ног, весьма хорош был собой: белокурый, голубоглазый, стройный и словно налитой силой, стальной и упругой. На Квинте были кожаные штаны и шерстяная иберийская накидка. На шее – тяжелая серебряная гривна с головой лани.

«С лошади легче бросать, – продолжал объяснять молодой человек, двигаясь в сторону полководца. – Она дает броску дополнительную силу. Если слиться с ней в одно целое, то трудно сказать, кто на самом деле бросает дротик. Если лошадь и человек стали кентавром…»

Цезарь прервал его:

«Приведите ему лошадь. Пусть покажет. Любопытно».

Но Квинт возразил:

«Ничего любопытного. У тебя плохие лошади. Красиво не получится».

Тут Гай Юлий Цезарь впервые посмотрел в лицо молодому человеку, как только он один умел делать: остро и насквозь – как дротик.

А Квинт предложил:

«Я лучше другую штуку тебе покажу. Завяжи мне глаза. И выведи какого-нибудь солдата в доспехах и в полном вооружении. Вместо дротика я возьму палку».

Цезарь сначала молча кивнул юноше, а затем повернулся и подмигнул Масинте.

Квинту дали выбрать палку – из тех учебных, на которых тренировали новобранцев. Против него вышел легионер со щитом, но без доспехов.

Увидев его, Квинт покачал головой:

«Я же просил в доспехах и с оружием!

«Не бойся. Он от твоей палки щитом прикроется», – смеясь, воскликнул Масинта.

«Может, и успеет прикрыться. Но мне его будет труднее почувствовать», – объяснил Квинт.

Цезарь снова кивнул и снова подмигнул Масинте.

Вывели другого легионера, в доспехах и при оружии. Поставили его напротив Квинта на расстоянии в двадцать пертиков. Квинту завязали глаза.

И тут Цезарь в третий раз кивнул и подмигнул Масинте. Вернее, сначала подмигнул, а затем кивнул ему головой.

Масинта что-то шепнул на ухо первому солдату – тому, который был только со щитом, – и тот, громко топая калигами, пошел по площади в сторону главной улицы и левых ворот. Но шагов через тридцать остановился, повернулся и неслышной поступью двинулся обратно.

К Квинту, таким образом, подступали одновременно два человека: спереди и сзади. Об одном он знал. Другой подкрадывался скрытно.

С завязанными глазами Квинт стоял прямо и не шевелился. Лицо его окаменело. Только скулы подрагивали и ноздри слегка раздувались. Когда солдат в доспехах и при оружии прошел первые десять шагов, Квинт правой рукой поднял палку и прижал ее к сердцу. Когда солдат, отклоняясь вправо, прошел еще десять шагов, Квинт присел на корточки и левую руку положил на землю, будто ощупывая лагерную площадь. Когда легионер сделал еще пять шагов, Квинт выпрямился и, согнув руку в локте, прижал палку к правому плечу. При этом создавалось впечатление, что Квинт потерял ориентацию и ожидает нападения противника не с той стороны, где тот находится. То есть к солдату в доспехах он оказался теперь левым боком, и правым боком – к солдату со щитом, о котором, повторяю, не должен был знать, но который тоже все ближе и ближе теперь подкрадывался и подступал.

Палку в легионера в доспехах Квинт метнул так внезапно и точно, что солдат не успел ни отскочить в сторону, ни прикрыться щитом, и дерево гулко ударило о железные доспехи. А в следующее мгновение вскрикнул от боли, выронил щит и руками закрыл лицо тот солдат, который сзади подбирался к Квинту. Лоб у него был рассечен до крови. И некоторое время все недоумевали, как это могло произойти. Пока Квинт не стащил с себя повязки, не подошел к раненому легионеру и в некотором отдалении от него не поднял с земли тяжелой серебряной гривны.

Ты понял, Луций? Словно одним движением Квинт Понтий правой рукой метнул палку, а левой сорвал с шеи гривну и кинул ее в лоб второму солдату. Представляешь себе? А люди, которые при этом присутствовали, как утверждал мой отец, даже не заметили этого второго броска.

«Оба не успели прикрыться», – объявил Квинт, виновато глядя на Цезаря.

Потом обернулся к раненому и укоризненно заметил: «Ты играл против уговора. Я не знал, какие у тебя намерения. Так что извини».

А Цезарь задумчиво посмотрел на Масинту и спросил:

«Ну, куда мы возьмем этого метателя дротиков?»

«Куда угодно можно взять! – радостно откликнулся Масинта. – Можно в принципы или в гастаты. А лучше – в легковооруженные. А еще лучше – в конницу, раз он считает себя кентавром».

«А сам ты где хочешь служить?» – спросил Цезарь, обращаясь теперь к молодому человеку.

«В твоей охране, Цезарь», – не раздумывая ответил Квинт.

«У меня нет охраны».

«Начнется война – будет».

Цезарь обернулся к Масинте и приказал:

«Примешь этого метателя дротиков в свою алу».

«С великим удовольствием!» – радостно воскликнул Цезарев любимчик.