Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

– Кейт, – сказал он, – я человек прямой. Может быть, я был немного груб вечером. Но я подумал: люди там умирают сотнями и мы не должны враждовать.

– Да, не должны, – согласилась Екатерина.

Ей очень хотелось, как бывало, распахнуть объятия навстречу супругу, но она сомневалась, стоит ли. Чего он от нее ждет? Это просто для вида? Или он не забыл ночи любви, которые они провели вместе, и понял, что хочет быть с ней, несмотря ни на какие разногласия?

Генрих подошел к кровати, поставил свечу, сбросил накидку и забрался в постель рядом с Екатериной. Потом он лег на спину, вперил взгляд в балдахин и взял ее за руку.

– Кейт, – произнес он, – в Кенте есть одна женщина, монахиня, про которую говорят, будто у нее есть пророческий дар. Она утверждает, что у нее бывают видения.

– Элизабет Бартон, – сказала Екатерина, надеясь, что этот разговор не единственная цель визита Генриха.

– Вы ее знаете?

– Знаю. Она спрашивала, не повидаюсь ли я с ней, и я, конечно, отказалась.

Эта женщина напророчила, что, если Генрих оставит свою законную жену, он больше не будет королем и умрет смертью виллана. Екатерина понимала, что ей ни в коем случае нельзя рисковать: не должно быть ни малейшего намека на ее связь с источником таких опасных идей.

– Это очень мудро, Кейт, очень мудро. Она помешанная, и ее проповеди – измена. А люди доверчивы, и, если она будет упорствовать, придется с ней разобраться.

– Молюсь о том, чтобы она уразумела ошибочность своих действий. Она говорит как простая заблудшая душа.

Наступила тишина. Они немного полежали без движения, потом Генрих пожелал ей спокойной ночи и отвернулся. Когда он начал тихо посапывать, слезы оросили подушку Екатерины. Он пришел к ней лишь для вида. На самом деле ничего не изменилось. Лучше бы он вообще не давал ей надежды.

– В Лондоне сорок тысяч заболевших.

Лицо Генриха было серым. Екатерина перекрестилась.

– Несчастные души, – пробормотала она. – Молю Бога, чтобы с Марией было все в порядке!

– Не бойтесь, благодарение Господу, в Хансдоне и окрестностях случаев потницы не было, – торопливо и горячо проговорил Генрих.

Они обедали вдвоем: королю не нравилось, когда вокруг него собиралось много людей. Но вдруг дверь распахнулась, и появилась Анна Болейн. В ее облике не было и следа обычного высокомерия, напротив, лицо возлюбленной короля выглядело непривычно бледным и вытянутым.

– Простите меня за вторжение, ваши милости, но я должна сказать вам, что моя горничная умерла от потницы.

– Боже, она настигла нас и здесь! – Генрих вскочил, едва не опрокинув стол. – Мы должны немедленно уехать. Где безопасно? Дайте подумать. Хансдон – придумал! Да, мы отправимся в Хансдон и будем с Марией. Кейт, пусть ваши фрейлины соберут вещи за час.

– Я помогу, – сказал Анна.

– Нет! – отрезал Генрих. – Вы поедете домой, в Хивер, прямо сейчас и останетесь там, пока не станет ясно, что вы не заразились. Молю Бога, чтобы этого не случилось!

Екатерина слышала муку в его голосе, но, кроме того, заметила, что он не сделал ни малейшего движения в сторону Анны. Скорее сжимался, стараясь отстраниться от нее. Казалось, страх подхватить болезнь пересиливал в нем любовь.

– Храни вас Господь! – сказал он, когда Анна отступила назад, сердито сверкнув на него взглядом.

– Да не оставит Он своим попечением и вашу милость тоже, – ответила она, не обращая внимания на Екатерину.

– Я должен был отослать ее, – с убитым видом произнес Генрих, когда Анна ушла, как будто извинялся за то, что лишил Екатерину прислужницы. – У меня нет сына, который мог бы стать моим преемником, поэтому я не могу рисковать подцепить эту заразу. Пойдемте, Кейт, нам нужно торопиться в Хартфордшир!

В Хансдоне бóльшую часть времени Генрих проводил, запершись в башне со своими врачами и, без сомнения, тревожась о госпоже Анне. Каждый день его двор сокращался, по мере того как все большее число слуг и помощников отсылалось прочь. Чем меньше людей вокруг, тем слабее вероятность заразиться.

В тот день, когда пришло письмо от Уолси, он играл в кегли с Екатериной и Марией в зале. Читая послание кардинала, Генрих щурил глаза, его светлая кожа покрылась румянцем, что не предвещало добра. Мария смотрела на отца с тревожным ожиданием. Екатерина, углядев печать кардинала, спешно отослала дочь – принести коробку с шитьем – и с облегчением смотрела, как за Марией закрывается дверь. Весьма кстати.

– Кардинал сошел с ума! – взревел Генрих. – Боже мой, как он смеет поучать меня? Он опасается, что эта болезнь – проявление гнева Господня, а потому, говоря по совести, умоляет меня оставить мысли о разводе. Он, видно, забыл, что у меня тоже есть совесть! Где он был весь последний год и даже дольше? Я что же, пускал слова на ветер? – Генрих начал расхаживать взад-вперед, кипя от гнева. – Я отправлю его в Тауэр за это! Там его вздернут, разрежут на куски и приготовят из него отбивные. И это, заметьте себе, пишет человек, который восхвалял госпожу Анну перед папой и клялся сделать ее моей королевой. Нет, Кейт, не смотрите на меня так. Теперь это только дело времени, и вам тоже нужно привыкать. Я получу ее, ей-богу! И клянусь, я отдам тысячу Уолси за одну Анну Болейн. Никто, кроме Бога, не заберет ее у меня!

Екатерина встала, сделала самый быстрый из всех возможных реверансов и покинула зал. Она больше не могла это слушать. Невыносимо было сидеть и внимать, как Генрих в полный голос заявляет о своем намерении заменить ее другой женщиной. Не один только Уолси обезумел! Екатерина вновь почувствовала невольную жалость к кардиналу, однако быстро подавила ее. Загнанный в угол гневом Генриха, Уолси, чтобы спасти свою шкуру, мог проявить себя еще более опасным врагом.

Екатерина взяла шкатулку с письменными принадлежностями – подарок Генриха; как и многие другие вещи, она служила напоминанием о более счастливых временах. На ней красовался герб Генриха, а украшениями служили нарисованные фигурки Христа, святого Георгия и других героев из мифов и легенд, в частности Венеры, воплощения любви и плодовитости. Екатерина не могла и не собиралась оставлять это дело на произвол судьбы. Нужно было торопиться. Кардинал Кампеджо уже, наверное, находился на пути из Рима, и времени оставалось в обрез. Она должна подать официальный протест против слушания дела в Англии, потому что знала: здесь беспристрастное разбирательство ей обеспечено не будет.

Анна заболела потницей.

Генрих был в слезах. Он находился в таком лихорадочном возбуждении, что Екатерина подумала, не подхватил ли он тоже эту болезнь. Он явился в покои королевы среди ночи и разбудил ее. Считал, что ей нужно знать. Отец Анны тоже заразился.

Услышав новость, Екатерина на миг испытала постыдное чувство облегчения. Сам Господь разрешил Великое дело! Потом она сразу укорила себя: не пристало ей тешить себя надеждой на смерть соперницы. Это было немилосердно. «Прости меня, Господи!» – мысленно взмолилась Екатерина. Она легко могла представить себе, что сказала бы по этому поводу Мария.