Армия Солнца - Сергей Вольнов

Он лапнул левое запястье, зарыл пальцы в густую шерсть цвета ночи и пошевелил ими в глубине. Где-то там в зарослях прятался сетевой терминал, потому что вдруг зазвучала мелодия жангады, и хриплый баритон запел…

«Я начал жизнь в трущобах городских И добрых слов я не слыхал. Когда ласкали вы детей своих, Я есть просил, я замерзал… Вы, увидав меня, не прячьте глаз, Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват!

За что вы бросили меня, за что? Где мой очаг, где мой ночлег? Не признаете вы мое родство, А я ваш брат, я человек… Вы вечно молитесь своим богам, И ваши боги все прощают вам!

Край небоскребов и роскошных вилл; Из окон бьет слепящий свет. О, если б мне хоть раз набраться сил, Вы дали б мне за все ответ… Поверьте, люди, ведь я ваш брат! Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват…

Вы знали ласки матерей родных, А я не знал, и лишь во сне, в моих мечтаньях детских золотых Мать иногда являлась мне. О, мама, если бы найти тебя, Была б не так горька моя судьба!»

Доверху налитыми болью глазками парень исподлобья смотрел на подругу, словно спрашивал ее о чем-то взглядом, и ждал обязательного ответа. Оцепеневшая девушка зашевелилась и положила правую руку на край стола; накрыла левой ладошкой хрупкое запястье, и над недопитыми кружками пива развернулся стилизованный пергаментный свиток. На нем возникали золотисто-пурпурные, цвета весеннего рассвета стихи. Они появлялись по одной буковке, бежали слева направо и прибавлялись построчно, сверху нисходя вниз, словно невидимый кто-то набирал текст, писал их прямо в эту минуту, а не множество миллениумов тому назад…

«Нас мало, понимающих. Из книг Не словоблудье нам, но мудрость лба, Уткнувшегося в рукопись. Шрапнели, Когда в миру забрезжило едва, Попали в цель, глаза остекленели. Нас мало, не смакующих интриг Из книг. Векам-то пальцы загибали Те, у которых высох бутерброд И чай остыл, покуда выгребали Из мусора великолепный бред и вброд Переходили океаны лжи, За чаем, что остыл некстати. Живы Те, что за спинами своими скалы Правдивости оставили. Нас мало, Как мало скал. А океан шуршит: Так машинистка строки набирала, И с юбки бархатной ворсинки обирала, И непременно делала ошибки…Цензурой текст заужен, что ушит. Но мудрость лба заузить, что стирала Легко границы меж миров, времен?.. Да так должно быть, чтоб нас было „мало“! Я жму Вам руку, злой мой компаньон. Напротив Ф.И.О. – ставлю долгий прочерк, Я обожаю Ваш сквернейший почерк, На лживом языке так назван он. Не словоблудье нам, но смех, но стон, но вой. Протяжный. Вечности звук – ВОЙ. Забрезжит чуть, на рукопись роняясь, Как в пропасть, головой. В очередной Раз умершей. И солнце выйдет каясь, спотыкаясь, Каясь».

ТАК ГОВОРИТ ИРИНА УХОВА.

– Может быть, мы не так безнадежны, – прошептала Маленькая, опираясь обеими руками и медленно вырастая из-за стола; костяшки ее смуглых пальцев, крепко стиснутых в кулачки, побелели от напряжения. – И не такие уж монстры… У нас есть истинное, неподдельное, неразменное богатство. Хорошая наследственность. Духи предков не дадут нам выродиться.

– Да, мы твари живучие. Спасибо матушке-природе, понапихала в нас до фига и больше механизмов, способствующих выживанию. Похоже, она из нас какой-то спецназ готовила. Для выполнения особого задания предназначила. Дух наш стоек, мысль быстра, тело крепко. Даже самых, казалось бы, уязвимых и беспомощных – просто так не угробишь… Маленькая, я как-то участвовал в спасательных работах, на Исраэль Три дело было. Там город один, Новый Ашкелон, землетрясение развалило вдребезги. Мало кто выжил. Десятки тысяч гробов разного размера – больших и малых. Настоящий конвейер смерти, праздничное торжество энтропии. Неделя уж прошла, почти все разысканные тела похоронили… И внезапно сенсация: локатор одной из групп похоронщиков улавливает живые тела. Где-то внизу, погребенный под грудой обломков высотой с небольшой звездолет, кто-то тепленький. До сих пор борется со смертью! Только вот уж слишком крохотные объекты на экране, будто не наших тела, а иных, какой-нибудь некрупной расы… В общем, раскопали завалы, в которые превратился родильный дом. Ир, младенчики!! Даже я чуть не расплакался. Одиннадцать новорожденных, не старше двух-трех недель. Крохотули такие, иссохшиеся, скукоженные. Но живые! Продержались без питания, без пополнения запаса жидкости, практически без воздуха. Взрослые мертвы, они выжили. Оказывается, особая способность у грудных малышей есть, научники ее зовут эффектом ныряния. Чтоб, если мама вдруг исчезнет на некоторое время, у деток был шанс дождаться возвращения. Организм как бы замирает, впадает в ступорный транс, переходит на режим тотальной экономии энергии, и практически прекращает жизнедеятельность, безо всяких медицинских приборов и препаратов. Но – вот именно что почти. У взрослых, которые уже сами могут себя прокормить, эта способность атрофируется или ослабляется. Выходит, недельный ребеночек в чем-то посильнее здоровенных дядек-тетек будет. Я к чему это все вспомнил… Может, эта способность, минуя средний уровень взрослого индивида, проявляется в общечеловеческом масштабе. Мы, весь наш биовид, после падения выживаем как младенцы. Схлопнулись, перешли в глухую оборону, экономим остатки энергии…

– И ждем спасателей, – тихонечко завершила Маленькая.

До Щербатого, урожденного Пабло Мартина Энсино Хименеса, уже дошло, что с начала до конца слушать надо было не вполуха, а во все три, среднее в придачу приложив.

Маргинальные слои эрсеров, конечно, знали, что миры пропадают. И так же строили предположения на предмет того, что мифическая Армия Солнца реально существует. Только вот никак не могли решить, как относиться к этому. Вдруг правдой окажется – приветствовать как освободителей, примазаться к победителям или совсем наоборот, свою выгоду поиметь, иным с потрохами сдать и соответствующую мзду получить? Ясное дело, спокон веков человек человеку – торк!.. Чем роднее, тем лютее ссора. Недаром самыми кровавыми войнами были гражданские, и народности одной языковой группы враждовали свирепее и безжалостнее, чем нации, разделенные морями-океанами.

В эту секунду рядом с хлипким столиком, над которым только-только растаяла проекция одного из бесценных сокровищ духовного наследия, возник столб желтого клубящегося тумана. Тренькнул сигнал вызова. Фоновая заставка коммуникационного канала предупреждала, что в этом объеме сейчас возникнет изображение. Туман рассосался. Появился человек. Тело у него было ничем не примечательным, среднего роста и комплекции, но не голова. Она была огромная, раза в два больше нормальной, но вовсе не уродливая благодаря сохранению привычных пропорций. Казалось даже, что это тело ужалось, а голова-то – нормальная.

Проекция Головы по очереди оглядела гостя, гостью и прикомандированного к ним Щербатого, резво вскочившего на ноги. Удовлетворившись увиденным, король преступного мира смачно прокашлялся, весомо, отрывисто высказался:

– Тачка типа готовая. Можете сваливать, придурки. Повторяю для тугих. В Торкмуадир нельзя колоться. Но ежели чего, Сол, перекинь привет. Чисто Зубатому и Мотыльку. Длинному не кидай. Бывайте.

И исчез, вместо себя оставив песню-нетленку; «Мурка», типа гимн круссоязычных «воров в законе», в реке времени не утонула. Неотъемлемая часть наследия!